На площади завизжали, заорали, раздалась очередь из пулемета.
Но вновь прибывшие красноармейцы – флэшмоберами их у Паши не то что язык, мозг отказывался почему-то называть. И только пальцы профессионально-бессознательно щелкали затвором фотоаппарата, снимая происходящее.
А снимать было что.
С вновь прибывших грузовиков спрыгивали солдаты с длинными винтовками, только настоящими, не как у тех… Паша чувствовал – не понимал, а именно чувствовал – они настоящие! Танки, повинуясь флажкам одетого в черный комбинезон какого-то солдата, перекрыли улицы, пропустив лишь человек двадцать на конях и в буденовках.
Конники грамотно оттеснили толпу гражданских от флэшмоберов. Выстрелы неожиданно прекратились.
Лейтенант ловко забрался на грузовик.
Толпа затихла.
А где-то вдали бахнул взрыв.
И люди, почти одновременно выдохнув, сели на корточки.
Лейтенант усмехнулся.
– Товарищи львовяне! – крикнул он и поперхнулся. Кашлянул несколько раз. Потом глотнул из запыленной фляги.
«Это не пиар…» – мелькнула мысль в голове журналиста. «До такого даже пиарщики не додумаются…»
– Товарищи львовяне! Советская власть вернулась!
Он замолчал, ожидая реакции от толпы. Но толпа почему-то молчала.
– Вернулась она раз и навсегда. Львов никогда не будет немецким, польским или еще каким! С этого момента власть переходит в руки Совета рабочих и крестьянских депутатов!
– Яких-яких? – переспросил кто-то из пьяных флэшмоберов, плотно прижатых бойцами к стене дома. Прямо под их транспарантом.
– Рабочих и крестьянских, – повторил лейтенант. – Прошу вас сейчас разойтись по домам и не выходить до наведения порядка в городе. Красной армией ведутся бои с польскими частями. Мы не хотим причинить вред мирному населению и надеемся прекратить огонь в течение двадцати четырех часов.
Потом он что-то неразборчиво сказал тому усатому солдату, и тот, придерживая винтовку, побежал, расталкивая мощными плечами людей.
– Выход будет идти через контрольно-пропускной пункт на улице Русской. Все понятно? Идти по улице Русской!
– А нам в другую сторону! – крикнул кто-то из толпы.
– Ничего… Потерпите… – ухмыльнулся лейтенант. – И хотелось бы предупредить: в городе действуют банды провокаторов, типа этих.
Он небрежно кивнул на флэшмоберов.
– Граждане! Будьте бдительны!
Потом он спрыгнул с грузовика и жестом подозвал к себе совершенно ошалевшего Павла.
– Со мной пойдешь, – тоном, с которым соглашаются, сказал лейтенант.
Они подошли к маленькой кучке задержанных клоунов.
– Значит, так… За контрреволюционную агитацию, по статье пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь семь, вы передаетесь под юрисдикцию органов НКВД.
Лейтенант покосился на транспарант.
– Какая контрреволюционная агитация? Вы что? – выкрикнул кто-то из группы «лжекрасноармейцев». Павел отметил, что крикнули на совершенно чистом русском языке.
– Дискредитация образа красноармейца, нарушение общественного порядка, распитие спиртных напитков, ношение огнестрельного оружия… – парировал лейтенант.
– Это макеты… – всхлипнул тот же голос.
– А с этим органы разберутся. Сержант! По грузовикам их! А вы, девицы, стоять!
Бойцы оттеснили штыками трех девиц в ночнушках.
– Проститутки?
– Студентки мы… – пискнула самая смелая из девок, судорожно прикрывая полураспахнутое декольте.
– Проститутки вы. Кто ж еще в ночном белье будет на людях днем расхаживать. Сколько заплатили? – в ледяном взгляде лейтенанта не было ничего мужского, похотливого.
– Сто гривен… За акцию…
– Дешевки… – Лейтенант дернул щекой и сплюнул под босые ноги девок. – Сержант. Этих в отдельную машину. И смотри там!
– Да на кой они нам, лядящие! – скривился сержант. – Через них поди полгорода прошло… Тьфу!
И, вполне искренне, сплюнул тоже.
– Стой! Этого… В погонах сюда давай!
Два рядовых подтащили под руки единственного из ряженых, который был в погонах.
– Поляк? – сердито спросил лейтенант.
– Да что вы! Укр… Русский я!
– Белогвардеец, что ли?
– Эээ… Я…
– В золотых погонах-то почему?
– Какую уж форму выдали в театре… – виновато пожал «золотопогонными» плечами пацан.
– В театре… – хмыкнул лейтенант. – Лицедеи… Ладно, тащите его.
– Подождите… господин… товарищ… А что мне будет? – отчаянно закричал зайцем пацан, которого потащили солдаты.
– Социальная справедливость тебе будет, – буркнул себе под нос лейтенант и тут же забыл про ряженого.
А потом лейтенант повернулся к Павлу:
– Откуда?
– Из Питера. Эээ… Санкт-Петербурга. Журналист я.
– Из Ленинграда, что ли?
– Да. То есть, так точно!
– Лети домой, репортер! – отвернулся лейтенант.
– Подождите, – схватил его за руку Павел. – А с этими что будет?
Он показал на зареванных флэшмобовцев, которых, подталкивая штыками и прикладами, красноармейцы сажали в полуторки.
– Там разберутся, – посмотрел на него лейтенант и неожиданно улыбнулся. Хорошо так, открыто улыбнулся. – Отработают где-нибудь на лесоповалах лет по пять и заново жить начнут. Подумаешь… Еще спасибо скажут. Знали бы они, что тут через пару лет начнется…
– А что?
– Не твоего ума дело! – отрезал внезапно посуровевший лейтенант.
– А мне-то что делать? – внезапно испугался журналист.