В оковах льда

Я смотрю на них. Белые шишки, наплывы, колонны — люди покрыты белым инеем, поверх которого намерз толстый слой прозрачного сияющего льда. С рук и локтей свисают сосульки. Дыхание застыло веерами кристаллов инея возле лиц. Это место излучает холод, от которого больно даже на расстоянии, словно часть Дублина только что выпала в открытый космос. Дети замерзли, столпившись возле бочек с кострами, вытянув над ними руки, чтобы согреться. Взрослые замерзли, обнимая друг друга, кто-то раскачивался под песню, кто-то хлопал в ладоши. И там странно тихо, слишком тихо. Словно все это место окружено звукоизоляцией, которая впитывает все звуки.

Рядом со мной плачет Джо. Она плачет тихо и красиво. Это единственный звук в ночи, блин, а звучит словно единственный звук во всем мире! Выходит, и плачет она как котенок. Я обычно реву, как брылястая гончая, с громкими влажными всхлипами, а не тонкими вздохами и мяуканьем. И теперь я стою в тишине, дрожу, сжимаю зубы и кулаки, чтобы не разреветься.

Я отступаю, как привыкла делать, когда все становится хуже, чем я могу выдержать. Я притворяюсь, что под белым инеем и льдом нет людей. Я отказываюсь впускать в себя то, что случилось, потому что мое горе Дублин не спасет. Я притворяюсь, что это кусочки паззла. И все это просто улики. Они — способ не позволять такому случиться снова, если я правильно интерпретирую оставленные зацепки. Позже они снова станут для меня людьми, и я поставлю здесь какой-нибудь памятник.

Они хотели только погреться.

— Ты должен был впустить их внутрь, — говорю я.

— Предположения по поводу: почему оно явилось в эту точку в этот момент, — говорит Риодан.

— Предположения, блин. Чувак, ты холоднее, чем они! И разве это не вопрос на миллион долларов? — Видеть его не могу. Если бы он впустил их внутрь, они бы не умерли. Если бы я не стояла, споря с ним о всяких глупостях, а вместо этого уговорила бы его впустить их, они бы не умерли. Я вздрагиваю и застегиваю верхнюю пуговицу пальто, прямо под шеей, и стираю иней с кончика носа. — Тебе наши голоса не звучат как-то странно?

— Все звучит неправильно. Вся улица ощущается неправильной.

— Это потому, что так оно и есть, — говорит за моей спиной Танцор. — В корне неправильно.

Я оборачиваюсь.

— Танцор!

Он отвечает слабой улыбкой, но она не освещает его лицо как обычно. Он выглядит уставшим, бледным, и у него под глазами темные круги.

— Мега. Рад тебя видеть. Я думал, ты вернешься. — Он смотрит на Риодана и снова на меня, уже вопросительно.

Я один раз качаю головой и пожимаю плечами. Меньше всего мне хочется, чтобы он сейчас поднял тему о том, что я говорила ему о смерти Риодана. Он, как всегда, отлично меня прочитывает. Позже мы с ним перетрем, как Риодан мог выжить после потрошения.

— Я как раз возвращалась…

— Ничего подобного, — говорит Риодан. — Теперь ты живешь в Честерсе.

— Не живу.

— Мне пришлось выходить по делам, — говорит Танцор, — и я подумал, что ты возвращалась меня искать, но не нашла мою записку.

Я пытаюсь сверкнуть улыбкой, которая покажет ему, как я рада его видеть, но улыбка получается слабой.

— Я тоже, Мега.

И тогда я правда улыбаюсь, потому что мы с ним всегда на одной волне.

— Она живет со мной, — говорит Кристиан откуда-то сверху. — Я единственный, кто может о ней позаботиться.

Я поднимаю голову, но не вижу его.

— Я сама о себе забочусь. И ни с кем не собираюсь жить. У меня свои норы. Что ты там делаешь?

— Отслеживаю Каргу. Пытался изобрести способ ее поймать. Она быстра, но телепортироваться не умеет.

Я вздрагиваю и настороженно оглядываюсь. Только ее нам сейчас не хватает.

— Она здесь?

— Если ты снова навел на меня эту бешеную суку… — Риодан не заканчивает предложения. Да ему и не нужно.

— Я оставил ее на юге города. Вяжет. Занята надолго.

Резкий сухой шелест в воздухе заставляет меня инстинктивно пригнуться, припасть к земле, как делает кролик, заметив ястреба. Кажется, шум крыльев этих летунов Дикой Охоты впечатан ши-видящим в подсознание. Я вся засыпана черным снегом.

— Кристиан, у тебя выросли крылья! — Они огромные. Они потрясающие. Он может летать. Я жутко завидую.

Он наклоняет голову к плечу и смотрит на меня. Я не вижу в его лице вообще ничего человеческого.

— Только не говори это так, будто заполучить их здорово. То, что ты слышала, это не звон колокольчиков. Ты слышала полет не ангела, а демона, недавно рожденного. И как любому новорожденному, ему нужно молозиво. — Он смотрит на меня с выражением, которое, наверное, означает улыбку. — О, для меня материнское молоко — ты, моя милая.

Внезапно он выглядит как самый потрясающий красавчик во вселенной, и я моргаю. Он стоит там, шесть с половиной футов стопроцентного принца Невидимых, черноволосого, с бронзовой кожей и гигантскими крыльями, с ужасающими радужными глазами и штормом сияющих татуировок под кожей. А я вижу красавчика-горца. Вроде. Это что-то новое. Это не порыв его убойной сексуальности. Это контролируемая…