В оковах льда

Сразу вспомнилось, как упал Джаяр, сорвавшись с плюща, в тот вечер, когда решил напиться и погнался за мной. Его рефлексы часто срабатывали, заставляя распахивать крылья, но взлететь он не мог – только чуть спланировать, как сделал это, защищая меня от шутливого нападения Тилара при нашей первой встрече. Каждый раз я была слишком занята чем-то другим, как правило, падением, а крылья мелькали столь быстро, что заметить изъян я не успевала.

– Как… как это случилось? – сглотнув, спросила я.

Джаяр убрал за спину крылья и сел обратно в кресло.

– Во время сражения с другим арэйном Огня. А сражались мы, потому что так приказали эвисы. Они просто поспорили, Инира. Просто решили померяться силой! – зло воскликнул Джаяр, ударив кулаком о подлокотник. – Мы сражались, рискуя жизнью, чтобы проклятые эвисы могли потешить свое самолюбие!

– Нет, не может быть, – помимо воли выдохнула я, потрясенно глядя на Джаяра. Эвисы не могут так делать, не имеют права!

– Может, Инира. Думаешь, все такие идеалисты, как ты? Мы гибнем в чужих войнах, гибнем ради людей, до которых нам нет никакого дела, но самое отвратительное, что нас используют ради развлечения. Нас заставили сражаться до последнего. Либо он, либо я. И ведь никто из нас не мог ослушаться приказа – мы были связаны узами подчинения. Мне достался хороший противник. Он сумел порвать мое крыло, и оно больше не восстановилось. Но победил все-таки я. А после смерти арэйна эвисы пожали друг другу руки. Представляешь? Пожали друг другу руки! – надрывно, с болью прорычал Джаяр. – Тот, чей арэйн погиб, пообещал второму бутылку дорогого коньяка! Как выразился он, в знак глубокого уважения к таланту. – К горечи и злости в голосе Джаяра примешалось презрение.

То, что он рассказывал, казалось невероятным, ужасающим! Разве можно подобным образом поступать с живыми существами, с арэйнами, такими же, как мы? «Рисковать жизнью арэйна можно только в военных целях, других делах государственной важности и если от этого зависит безопасность кого-то из людей». Так нас учили, так гласил кодекс обращения с арэйнами. Но сейчас, когда Джаяр, живой, настоящий, разрываемый бурей болезненных эмоций, стоял рядом, эта мысль показалась кощунственной и отвратительной. Чем человек лучше арэйна? Чем его жизнь ценней? Один должен рисковать собой ради другого лишь по собственному желанию, но не под принуждением, не как существо второго сорта.

Пока я потрясенно молчала, арэйн встал, пересек комнату, наклонился к походной сумке и, порывшись в ней, выудил оттуда бутылку то ли пива, то ли чего покрепче. Когда только успел купить? Ведь все время в городе мы были вместе!

– Джаяр, пожалуйста, не надо, – попросила я, положив руку поверх сжимаемой им бутылки, когда арэйн вернулся к столу, возле которого и располагались наши кресла.

– Такое нужно запивать. Ты ведь хотела узнать, почему я всегда такой мрачный? – ожесточенно спросил Джаяр. – Узнаешь. Я расскажу. Только выпью сначала.

– Нет, Джаяр, – мягко сказала я, не отпуская его взгляд и осторожно высвобождая бутылку из пальцев арэйна. – Алкоголь не избавит от боли. Ее нужно отпустить, самому.

Какая разница, как Джаяр ко мне относится? Какая разница, если он никогда не почувствует ко мне ответного тепла и с отвращением будет вспоминать наш единственный поцелуй? Все это становится не важным, когда он стоит рядом, а в глазах столько боли, что она душит и разрывает на части. Я хочу помочь, искренне, всей душой. Разделить с ним эту боль, забрать себе, взамен отдавая надежду.

– Отпустить?! – взревел Джаяр. – Как я могу ее отпустить, если каждый день вспоминаю о потерянных возможностях, если постоянно чувствую себя ущербным?! Можешь себе представить, каково это – помнить упоительные полеты, когда вокруг только небо и ветер, и знать, что никогда… никогда, Инира, не сможешь этого повторить? Не познавшему радости полета это трудно понять. Но представь, что будет, если ты ослепнешь? Не увидишь красоту природы, которой тебе так нравится любоваться. Не увидишь лица дорогих людей. Все останется в твоей памяти, но станет недоступным. Иногда я, по привычке раскрывая крылья, делаю взмах, но… падаю. Если бы ты знала, как мне хочется взлететь! Но я не могу. И больше не смогу, никогда. Ничтожный калека, вот кто я.

Что на это можно сказать? Попытаться утешить, соврать, что полеты – не главное в жизни и со временем он сможет привыкнуть? Нет, не привыкнет. Ему всегда будет не хватать взмахов сильных крыльев, воздушных просторов и пустоты под ногами. И никакие слова не спасут от этой боли, намертво въевшейся в душу. Потому я просто смотрела на Джаяра и, желая дать ему почувствовать, что он не один, положила свою ладонь поверх его руки.