В оковах страсти

— Мы хотим дать ране немного времени для очищения, прежде чем зашить ее совсем, — объяснил он.

Тассиа протянул ему небольшую амфору, из которой на руку Нафтали выкатились кристаллы фиолетового цвета. Он высыпал их в миску с разведенным в воде медом. Раздалось тихое шипение, и вода окрасилась в насыщенный красный цвет.

— Дьявольская штука, — в испуге прошептала я.

— Чудо-кристалл, — улыбнулся Нафтали и закрыл амфору пробкой. Он осторожно налил в отверстие жидкость, удалил ее излишки и промывал рану до тех пор, пока чаша не опустела. Между тем Тассиа выставил перед собой в ряд кружки. Из каждой он извлекал листья и семена и размельчал их в ступке. Не говоря друг другу ни слова, они работали рука об руку, из масла и воска приготовив мазь. Казалось, безмолвный темнокожий человек мог читать мысли своего мастера на расстоянии, отгадывать, какую следует использовать траву, с легкостью выполнял любое задание. И сколько же, работая вот так, понимая друг друга без слов, они спасли жизней? С благоговением смотрела я, как Тассиа наносил на тампоны мазь, после чего Нафтали погружал их в рану. Чистое льняное полотно было пропитано настоем из ярутки полевой, окопника и арники и в качестве компресса положено на отверстие.

Рука Эрика начала подергиваться. Он задвигал ногами, издавая тихий стон. Герман убрал с его рта губку и заменил ее на другую, смоченную в уксусе, которая должна была вывести его из состояния наркоза. А Нафтали дезинфицировал повреждения, полученные Эриком во время схватки в пещере, обрабатывал их мазями и пастами, пускал больному кровь. Мавр же темно-красной краской рисовал на животе Эрика пентаграмму. Мне было знакомо это обозначение, я много раз видела его на груди Эмилии, когда еврей лечил ее от удушья. Пентаграмма, или магический знак, должна была отпугивать демонов, и Майя всякий раз поспешно стирала ее, бормоча при этом себе под нос: «Языческая чушь».

Тассиа помог мастеру встать на ноги.

— Я сделал все, что было в моих силах, — сказал Нафтали. — Скоро поднимется температура, если понадобится, оберните его влажными тряпками. — Кивком головы он подозвал меня. — Я хотел бы, чтобы ты подежурила около него и во всем слушалась Тассиа.

— Он… он выздоровеет?

Ного мои подкашивались. Нафтали приподнял брови и положил руку мне на плечо.

— Даже если к шее человека приставлен острый меч, он не должен сомневаться в милосердии и сострадании, говорится в торе, лишь Бог властен над жизнью, и остается полагаться на Божье решение. — Он с любовью погладил меня по спутанным волосам. — Будь моей гостьей, Элеонора. У меня ты в полной безопасности. В замке еще не прекратились бои. Попытайся обрести у меня в гостях душевное равновесие. Сегодня ночью ты расскажешь мне о том, что пришлось тебе пережить. — Он повернул к свету мое обезображенное лицо. — Я еще посмотрю на это, прежде чем уйду. И покажи-ка мне другие свои раны… Постараемся помочь тебе, девочка, — промолвил он наконец, осмотрев мое лицо. — Тассиа приготовит мазь. — Вполголоса он сказал что-то своему слуге, тот понимающе кивнул. — Такие рубцы не должны увечить лицо дочери графа. Масла лилии и льняное помогут разгладить твою кожу. Ну а теперь мне нужно идти в замок, и там для меня есть работа. — Он перевесил на другое плечо свою медицинскую сумку и взял колпак. — Герман и Тассиа должны исполнять любое твое желание. Мужайся, дитя мое, думаю, что твой слуга выживет. Знаешь, страна, в которой он родился, находится на далеком Севере. Суровая, холодная земля, с долгими морозными зимами, голодными и полными лишений. Люди, которые ее населяют, стойкие и выносливые. — Он убрал с моего лица локон. — У него хорошая физическая форма и, кроме того, желание жить больше, чем у всех у нас вместе. Так быстро викинг не умирает.

— Откуда вы знаете?.. — недоверчиво спросила я, теребя тунику

— В темном подземелье истина всегда светлее… — Лицо Нафтали помрачнело. — Потерпи, девочка. У нас еще будет время для разговоров.

Сказав это, он ушел.

Тем временем слуги переложили Эрика на матрас и сменили пропитанные потом простыни. Как и предсказывал лекарь, температура у Эрика повысилась, на его щеках проступил неестественный румянец, и он стал проявлять беспокойство. Потом снова затих.

Герман приготовил для меня из покрывал и подушек мягкое ложе у отвесной скалы и принес сухую одежду.

— Вы, конечно, голодны, госпожа. Я приготовлю что-нибудь поесть, чтобы вы вновь обрели силы.

Тассиа приготовлял в лаборатории новую мазь. Я слышал, как он гремел тигелями. Герман тихо рассказывал мне о том, что тот уже много лет состоит на службе у Нафтали. О том, как Тассиа, глухонемого сына наложницы, рожденного во дворце Фатимида в Каире, за его ловкие руки определили в услужение к лекарю халифа.