В оковах страсти

Он с распростертыми руками упал на пол и затих. Я прижалась к стене. Не потерял ли он рассудок? Он вдруг напомнил мне василиска, вьющегося по полу и разбрызгивающего свой яд, уничтожая все на своем пути… Порыв ветра пронизал меня ледяным холодом до костей. Пролившаяся с крыши вода изрядно вымочила меня, и я побежала к гостинице, чтобы взять сухую накидку. На обратном пути — колокола на звоннице церкви уже вовсю звонили — я прошла мимо монастырской трапезной. Портал был наполовину открыт, сильно пахло луком и ячменем. Я подкралась ближе. В трапезном зале были слышны голоса монахов. Я осторожно заглянула в дверную щель и узнала брата Ансельма, который ставил на поднос скромный ужин. За его спиной стоял другой монах с накинутым на голову капюшоном. Он наливал из графина вино в глиняный бокал. С любопытством я наблюдала за тем, как тайком он насыпал туда неизвестный порошок и поставил бокал на поднос Ансельму.

— В виде исключения ему нужно давать вино, потому что болезнь терзает его. Отнеси ему это сразу после мессы. Пусть никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не все сделал для этого больного язычника…

То был голос аббата! Я отпрянула от двери и пошла запрещенным путем через огород с лечебными травами, взволнованная тем, что видела только что.

Когда аббат вошел в церковь, я уже сидела на скамье для прихожан, пытаясь изобразить на лице благоговение. Это никак не получалось, перед моими глазами стояли события последних минут. Монахи друг за другом входили в помещение для хора и занимали свои места. Они торжественно исполнили хорал, звуки которого отражались в высоких стенах. Аббат поднялся со своего места и начал новый псалом. Его голос напомнил мне сцену в трапезной. Что же было такого, чего я не заметила — или у меня разыгралась фантазия?

Тысячи свечей освещали великолепный каменный алтарь. Он был, как и полагалось во время поста, декорирован шалями из черного бархата. О небо! Через несколько дней наступит Пасха, а я не дома! Я никак не могла сосредоточиться, мысли мои обращались то к Мадонне с Младенцем, которой моя мать всегда приносила пожертвования; как бы играя, они двигались по кругу, носились меж свечей и вновь и вновь возвращались к Эрику в госпиталь. Поднос с едой. У раба обязательно должно быть вино, так как его терзает болезнь. Вино для язычника…

Я и не заметила, как закончилась служба. Надвинув на лица капюшоны, монахи друг за другом брели из церкви в крытую галерею вокруг монастырского двора, чтобы после непродолжительных непонятных мне действ спокойно отойти ко сну. Тишина в храме вернула меня к действительности. Аббат исчез, и брат Ансельм тоже.

Сколько времени я просидела здесь? Ноги мои будто сами понесли меня через монастырский двор к госпиталю. Ветер обдал меня каплями дождя, капюшон соскользнул с головы, и потому волосы мои вымокли и облепили шею. Быстрее в госпиталь, куда уже отнесли ужин… Сквозь маленькие окна пробивался скудный свет, дверь была притворена. Прямо передо мной стоял брат Ансельм, держа в руке пустой поднос. Меня охватили волнение и беспокойство. Я попыталась разглядеть, что же происходит в госпитале.

Послушник возился с камином. Эрик, выпрямившись, сидел на лежаке, держа в правой руке бокал, и намеревался выпить то, что в нем было. В это самое мгновение голову мою словно накрыло горячей волной. Око за око, зуб за зуб — отозвалось резким эхом. Око за око — яд.

Я закричала, оттолкнула смущенного монаха в сторону и ворвалась в помещение. Одним прыжком я оказалась у лежака Эрика и выбила из его руки бокал.

Эрик схватил меня за ворот, высоко поднял и влепил мне рукой по щеке такую оплеуху, что я завизжала от боли.

— Ты совсем лишилась ума, женщина, — взревел он и тряхнул меня, как мокрую кошку. — Я целую вечность ждал этой проклятой еды, а ты не нашла ничего лучшего, чем разбросать все это!

— Вино! — зарыдала я. — Я только хотела…

— Когда вы все хоть ненадолго оставите меня в такое? Сколько еще будете мучить меня?

— Но Эрик, я… яд… я…

— Уйди, оставь меня наедине с самим собой! Nu er eigi viđsæmanda![33] Как я устал везде сопровождать тебя! Я ненавижу вас всех, этот дом, этого святошу — а больше всего тебя, kvennskratti…

Он сплюнул и оттолкнул меня от лежака. Как только место возле лежака освободилось, к разбросанному на полу ужину прыжками устремился дог. С жадностью он поглощал мясо с ячменной кашей и даже вылизал винную лужу. Внезапно меня охватило жуткое чувство стыда. Как могла я поступить таким нелепым образом? Аббат, страхи последних дней — мои взбудораженные сверх меры нервы сыграли со мной злую шутку… Сразу же после произошедшего возле меня оказался брат Ансельм и помог подняться с пола.

— Вам нужно отдохнуть, фройляйн. Пойдемте со мной.

— Эрик… — Беспомощно всхлипнула я, но никто не отозвался. Эрик, сопя, пытался высвободиться из одеял, не отрывая взгляда от открытой двери.

— Я и так проторчал здесь уйму времени! — услышала я.

Ему, возможно, удалось бы добраться до двери, если бы послушник не набросился и не толкнул его обратно на лежак.