В окрестностях Милены

На моем пути уже внутри фальшивого дома нарисовалась, как всегда накрашенная, словно новогодняя елочка, ассистентка Оля Тургенева — в руках поднос с пустыми одноразовыми стаканчиками. Рядом с ней — меланхолически жующий жвачку замдиректора киностудии Самвел Ашотович с шампанским, знаками показывающий свою полную готовность к откупорке.

— Брысь, — сказал я Оле.

Она, не переставая улыбаться, резво посторонилась.

— Что я сделала сейчас не так? — допытывалась актриса.

— Степень достоверности... недостаточная. Вы вообще предварительно репетировали с партнером? — задумчиво поинтересовался я.

— Как же я могла с ним репетировать, если он женат!

Она была еще совсем начинающая артистка и приколов пока не понимала. Хотя — может, это я не понимал ее юмора?

Мы уже вышли с ней из «дома», и рядышком случился педик Ростик — Ростислав Сердюченко, редактор фильма.

— Вот с ним могли бы порепетировать — он холост, — с серьезным видом тянул время я. — Согласны, Ростик?

— Ах, Виталий Константинович! Нет, ну, что вы такое говорите? — испуганно произнес он своим глубоким грудным контральто.

— Ну, почему вы не хотите помочь актрисе? — по-садистски спокойно допытывался я. — Если искусство требует. Жертв!..

— Ну, я не могу! — воскликнул Ростик своим женским голосом — другого у него не было, и покраснел.

— Надо было сыграть как-то... задушевнее, — поделился я с актрисой своими глубокими размышлениями.

— Куда уж задушевнее?! — изумилась она. Но задумалась.

Мы прошли мимо чьих-то вознесенных в небо ног в затасканных кроссовках — кто-то из группы, возможно, каскадер, делал стойку на голове — и вновь оказались внутри якобы дома.

Админтроица: директриса киностудии Яворко, председатель профкома и главный инженер стояли в сторонке и терпеливо ждали.

Механик с крестьянской фамилией Дворянинов, откинув боковую крышку, угрюмо и сосредоточенно копался в утробе кинокамеры, светил туда тоненьким, с авторучку, фонариком, держа его в зубах. Все вокруг буднично переговаривались, покуривали, усердно делая вид, будто безразличны, но пиротехники уже приготовили спички.

— Я ничего не понимаю. Вот вы возьмите и сами мне покажите, как я должна сыграть! — в сердцах говорила актриса.

— При всех? — удивился я.

— Ну, не при всех...

Деликатной рысцой приблизился Саша Жмурик и осторожно, на полусогнутых принялся перемещаться параллельным курсом в «дом» и из «дома», искательно заглядывая мне в лицо — не смел перебить моего, очевидно, очень важного разговора с актрисой.

— Что тебе, Саша? — спросил я.

— Я по поводу постели... — робко улыбаясь, промямлил он.

— Какой еще постели?

— Ну, вот-с — одиннадцатого числа-с вы ездили в командировку-с, — эта ходячая пародия на лакеев из пьес Островского раскрыла папочку, глядя, впрочем, не в бумаги, а на меня, как говаривали в старину, с невыразимой приятностию во взоре. — Железнодорожные билетики-с вы представили-с, а талончики на постель — нет, не представили-с. Порядочек требует-с... отчитаться-с...

Механик погасил свой сигарообразный фонарик, оторвался от чрева «Аррифлекса» и направился ко мне.

— Послушай, Жмурик, ну, что — это именно сейчас нужно?! Срочно?! Горит?! — гаркнул я, и этот живой анахронизм тотчас исчез, предварительно до смерти испугавшись.

— Все только о постели и говорят, — буркнул я. — Тут постель, там постель... Какие-то сексуальные маньяки. Вы бы пока накинули что-то на себя, а то... народ соблазняете.

— Ой! — сказала актриса и быстро прикрыла груди ладонями, только сейчас вспомнив, что она все еще топлес.

Художница по костюмам Крошкина подала ей рубашку.

— Что вам все-таки не нравится? — чуть не плача, спросила актриса, застегивая пуговички.

Она все еще не понимала, что это розыгрыш.

— Не то... не то... — трагическим шепотом констатировал я.

Тут ходившая за мной по пятам Тургенева нахально забежала вперед, встала, загородив мне дорогу с ужимками маленькой девочки, и многозначительно протянула поднос с девственно порожними пластмассовыми стаканчиками. Подоспевший Самвел Ашотович, не переставая жевать, напомнил мне о существовании бутылки шампанского путем ее легкого поднятия вверх.

— Что это? — грозно спросил я.

— Сегодня же последний день съемок, Виталий Константинович, разве вы не знаете?! — надувая губки в первой половине фразы и закатывая глазки во второй, пропела Тургенева.

— Виталик-джян... — с отеческой укоризной сказал Самвел Ашотович. Механик Дворянинов тем временем пробрался ко мне, наклонился к моему уху и доложил шепотом:

— Рамка чистая.

— Да что вы суетесь? — возопил я. — Вы нас отвлекаете! Сейчас будем снимать дубль за дублем, пока актеры не сыграют как положено!

— А как положено? — в отчаяньи спросила актриса.

Дворянинов нагнул голову пониже, чтобы она не видела, как он беззвучно давится от смеха.

— А как положили вас с партнером, так и положено! — сообщил я.

— Да он же прикалывается! — механик не выдержал и заржал в голос. Я поднес к губам мегафон:

— Всем спасибо! Смена закончена! Фильм завершен! Все было прекрасно! Просто замечательно! — Взял руку актрисы, поцеловал ее и добавил: — Вы сыграли очень талантливо! Верю!