В омуте блаженства

Фермерский дом был чистой выдумкой, хотя Коннектикут был вполне правдоподобен. Джессика продержала отца в центре Нью-Хейвена несколько месяцев, и он даже не пил. Но вскоре Ворд опять вернулся к старой привычке, пьянствуя дни и ночи напролет, в то время, как его пишущая машинка покрывалась толстым слоем пыли. Теперь он жил в старом летнем доме в Мосс-Клиффе, единственной сохранившейся собственности семьи Вордов.

Меняются вещи, меняются люди. Джессика знала это слишком хорошо. Она проехала мимо особняка и подкатила к бунгало. В доме было темно. Даже свет на веранде не зажгли ради ее приезда. На минуту Джессика почувствовала разочарование, но быстро справилась с обидой. Необходимо забыть все свои детские мечты. Джессика затормозила более резко, чем это было необходимо.

Первое, что она почувствовала, открывая входную дверь, был запах виски и сигаретного дыма. Она поморщилась и нащупала выключатель. Прихожая была обставлена в стиле шестидесятых, когда жизнь Роберта Ворда еще шла на подъем. Комната была опрятной и чистой, но выглядела нежилой. Странные непрекращающиеся звуки доносились сверху. И Джессика поспешила туда.

В смутном свете она разглядела источник шума: объектив проектора был включен и светился сквозь облака табачного дыма. Бобина с пленкой крутилась и крутилась, стуча концом пленки по аппарату. Кто знает, как долго это продолжалось? Отец лежал в кресле-качалке позади проектора и спал, его не пробудило даже ее присутствие.

Джессика выключила проектор, сняла бобину и положила ее в металлическую коробку, на которой было написано: "Будь проклята жизнь". Так называлась лучшая пьеса отца. Он часто смотрел ее, пытаясь воскресить давно покинувшее его вдохновение. Но оно давно уже утонуло в стакане виски.

Джессика присела на коробку с кинолентами и стала смотреть на отца. В его откинутой руке был зажат пустой бокал. Джессика взяла его и продолжала рассматривать отца. Он не брился уже несколько дней. Не менял одежду, на нем была видавшая виды рубашка и мятые брюки. Его когда-то привлекательное лицо было худым и морщинистым, поредевшие волосы были седыми и висели космами. Из рваных носков высовывался большой палец, который как будто разглядывал, кто это еще появился в доме?

Отца нужно было уложить в постель, но у нее не хватит сил перетащить его туда. Ей ничего не оставалось, как только накрыть отца до подбородка. Джессика пошла в его комнату и сняла с кровати одеяло, на котором было прожжено несколько дыр.

Девушка оставила отца и спустилась в кухню. Она положила сумочку на буфет и с унынием посмотрела на царивший вокруг беспорядок. Комната была завалена грязными стаканами, пепельницами и продовольственными пакетами. Кипа газет почти на три фута возвышалась над переполненной корзиной для бумаг. Джессика в отчаянье прижала руки к щекам. Беспорядок всегда расстраивал девушку. Этот беспорядок делал ее просто больной. Она вышла из кухни, чтобы разгрузить автомобиль.

Джессика принесла еду, купленную в городе, перетащила чемоданы в спальню, оставив тяжелый телескоп в холле. Она удостоверилась, что дверцы машины заперты, и закрыла входную дверь. Только после этого взялась за кухню.

Холодильник был практически пуст, как она и предвидела. В нем была только бутылка с остатками кетчупа на верхней полке. Джессика открыла морозильник. Там был лишь смерзшийся пакетик горошка. Отвратительно. Она разморозит его утром.

Джессика собиралась заняться мусором, когда прозвенел звонок у входной двери. Ее охватила тревога. Кто это может прийти так поздно? И как она объяснит посторонним несносный запах попойки и табачного дыма? Девушка открыла дверцу буфета, пытаясь найти баллончик с аэрозолем. Наконец она его обнаружила и принялась разбрызгивать по пути к двери.

Раздалась новая трель звонка. Джессика пригладила волосы и посмотрела в глазок. Она смогла разглядеть лишь смутный силуэт плотной женщины небольшого роста, одетой в темное пальто с меховым воротником. Джессика сняла цепочку и отворила дверь.

- Мария! - воскликнула она, сияя от счастья.

- Джессика, миа бамбина! - Женщина пухлыми ручками обняла Джессику.

Джессика тоже крепко прижала ее к себе, закрыла глаза и глубоко вздохнула. В конце концов - ничего не изменилось. Мария ди Барбьери по-прежнему пахла чесноком, цветами и дрожжами. Любимые ароматы Джессики. Это были запахи детства, запахи кухни Марии, где Джессика была счастлива.

Мария отступила:

- Дай взглянуть на тебя! Ты выглядишь прекрасно и так выросла. Джессика улыбнулась:

- Я выросла, Мария. Мне уже тридцать.

- Тридцать, - Мария прикоснулась к ее лицу. - Нет!

- Да.

- И такая статная!

- Я стала такой за долгие-долгие годы, Мария. Мария недоверчиво покачала головой.

- Входи, Мария. Входи.

- Только на минутку. - Она вошла в холл, остановилась, чтобы снять шарф, повязанный вокруг головы. Ее волосы были совсем белыми по сравнению с оливковым цветом лица. На свету Джессика заметила тревогу в глазах Марии.

- Что-то не так, Мария?

- Ах, - она колебалась, - ты не поверишь. Я видела, как ты подъехала, и пришла, как только освободилась.

- Так в чем дело?