В омуте блаженства

– О, Господи! – Джессика фыркнула. Она планировала заняться своими бумагами, а потом приготовить представление к предстоящей астрономической конференции в Стефорде. Представление для национальной конференции не было делом одной минуты. И она распределила свои рождественские каникулы так, чтобы закончить большую часть работы. Она уже потеряла два дня.

Джессика пошла за отцом, который бродил по кухне в поисках чего-нибудь съестного. Она еще не готовила завтрак, о чем ей напомнил ее желудок.

– Я обдумывал превосходную сцену этой ночью, Джесс, – сказал отец, открывая буфет.

Она слышала об этом уже сотни раз. Отец, казалось, пытался оправдывать время, проводимое им в качалке. Джессика уже давно знала, что ничего не будет кроме «превосходной сцены».

– В самом деле, пала? – ответила дочь без энтузиазма. Она достала арахисовое масло и открыла его. Потом достала банку маринованных огурцов из холодильника.

– Думаю, над этой идеей стоит поработать. – Отец смотрел, как Джессика положила много арахисового масла на ломоть хлеба и бифштекс с укропом.

Джессика вздохнула, она устала играть роль заботливого родителя, в то время как отец продолжал изображать ребенка. Их роли были неизменными уже иного лет, и Джессика смертельно устала от этой игры. Она повернулась к нему, горечь и возмущение отбили у нее аппетит:

– Это прекрасно, папа. Что я должна делать? Отказаться от хвастовства?

Он отступил назад, оскорбленный ее сарказмом.

Джессика положила свой сандвич на буфет, аппетит пропал окончательно. Она прислонилась к буфету, рассматривая кафель.

– Папа, я болею от твоих разговоров, твоих планов, твоих идеи. Ты меня слушаешь? Я устала от твоего бахвальства! – Она смотрела на него, ее глаза набухли, щеки пылали. – Или садись за машинку и работай, или я не хочу больше слышать об этом.

Отец уставился на нее, его водянистый левый глаз непроизвольно дергался.

– Долго ли ты еще будешь пользоваться тем, что тебя бросила мама, чтобы оправдывать свой алкоголизм? Сколько, папа?

Он выпрямился:

– Я не алкоголик.

– А кто ты? Бытовой пьяница? Где твои друзья-пьяницы? Где? Сколько времени ты не разговаривал ни с кем, кроме меня?

– Я одиночка. В этом нет ничего плохого. – Он скрестил руки.

– Я не могу справиться с тобой. Я не знаю, зачем возвращаюсь, когда здесь ничего не меняется. – Джессика устремилась за ним в холл, где сказала:

– Папа, ко мне сегодня придет друг. Ты сможешь остаться трезвым до обеда?

– Я всегда трезв до обеда.

– Конечно. – Она тряхнула головой и пошла в свою комнату переодеться. На сердце было тяжело. Она не разомкнула губ, пока переодевалась, слишком злая, чтобы подавить слезы, которые подступали к горлу. Она с усилием расчесала волосы и увидела свое белое лицо в зеркале. Какой она была глупой, считая, что может помочь отцу, если тот даже не хочет посмотреть правде в глаза?

Через двадцать минут кто-то позвонил в дверь. Открыв, Джессика очень удивилась – перед ней стояли Коул и Люси.

– О, привет, – сказала она.

Ее удивление не ускользнуло от Коула.

– Ты кого-то ждешь? – спросил он, снимая противосолнечные очки. Люси тускло улыбнулась. Она, очевидно, чувствовала некое снисхождение в Джессике после вчерашнего вечера.

– Ну да. Звонил Грег Кесслер, сказал, что зайдет.

– Грег?

– Да. Мы собирались... – Она прервала себя.

Коул не знал об их связи, и она решила не посвящать его. – Мы знали друг друга в колледже.

– А. – Коул кивнул и посмотрел внутрь дома.

– Извините. Вы не зайдете? – Она отступила, и Люси вместе с Коулом вошли в прихожую.

– Мы на минуту. – Коул прошел дальше и сел на кушетку. Люси поместилась рядом с ним, и Джессика снова почувствовала приступ ревности, когда Люси взяла его за руку. Джессика провела ночь на крыше с монахом, в то время как Коул, вероятно, провел ее, угнездившись в объятиях его подруги.

Эйфория прошлой ночи прошла. Почему она подумала, что между нею и Коулом что-то начинается? Почему она позволила своему воображению увидеть в его словах больше, чем это было на самом деле – он просто сказал, что ему приятно видеть старого друга. Она идиотка. Ничего не изменилось за тринадцать лет. Она все еще остается идиоткой, и Коул не интересуется ею.

– Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? – спросила Джессика, стараясь заморозить свой голос. Коул взглянул на Люси.

– Хочешь чего-нибудь, Люси?

– Только новую голову! – Она улыбнулась и закрыла глаза.

– Грег, – сообщил отец.

Джессика повернулась в ужасе, что он выбрал именно этот момент, чтобы доказать, что он может быть общительным. Он, конечно, был в мятой рубашке, волосы висели прядями. Уголком глаза она увидела, что Коул поднимается, и еще она увидела выражение шока о его глазах.

– Мистер Ворд!

– Как дела, Грег? – Роберт шел по ковру с протянутыми руками.

Джессика молилась, чтобы он не споткнулся и не упал.

Она взяла его за локоть:

– Папа, это Николо Каванетти.

– Кто?