В опале честный иудей

По странной прихоти памяти вспомнились мне в ту пору две мои «благодетельницы»: завсектором печати горкома партии Королева (муж ее преуспевал в ГУЛАГе), что вслух горевала: вот если бы не мой муж и моя беспартийность, сделала бы она меня инструктором своего сектора печати, — и, помните, родная сестра Шверника 3. Платковская, рекомендовавшая мне срочно развестись с Соболевым. «Упущенные» шансы преуспеть... После того как двери советской печати наглухо и навсегда передо мной закрылись, мне оставалось осознать и оценить свое положение - подвести итог.

Выглядел он так: быть женой еврея в стране победившего социализма - наказуемо, за это приходится расплачиваться. И дорого: ни возможности, ни условий для профессионального роста нет, просто работы по специальности нет и не предвидится. Что ждет впереди? На этот вопрос у меня не было ответа, как и у любого другого, загнанного в угол.

Прочитав о моих бесплодных стараниях в погоне за куском хлеба, кое кто, наверно, подумает: чтобы вынести такую нервотрепку, да и не день-два, а несколько месяцев с интервалами, надо иметь несокрушимое здоровье. Да, отчасти выручала безоглядная эксплуатация молодости. Но не надо забывать, что мою настойчивость в достижении цели подстегивала нужда, стоявшая за моей спиной, гнетущая безысходность.

И все же не выдержала я поединка с высокопоставленными полпредами компартии, забавы ради расставлявшими мне ловушки. «Укатали Сивку крутые горки». Я сдала, сказалось переутомление, страдало самолюбие, пугала перспектива вынужденной безработицы... Я похудела, плохо выглядела, на повестку дня остро встал вопрос о моем незамедлительном отдыхе, общеукрепляющей терапии...

Всё обо мне, всё обо мне... Я вроде бы оставила без внимания моего героя, поэта Александра Соболева. Чем занимался он, пока его жена получала пинки да плевки, желая всего-то найти работу? Просто наблюдал крушение самых скромных надежд дорогого для него человека, о котором сказал: «Ты в жизни мне отрада, опора и причал...». Не понимал, в какой капкан бедности мы опять угодили?

Все видел, понимал, мучился и не сидел сложа руки. По милости всевластной партии он. тяжело травмированный на фронте человек, вынужден был взвалить на себя основной груз наших забот. И прежде всего хлопоты о постоянном, нескончаемом добывании денег. И он поставил на службу нашему благополучию свое разностороннее поэтическое дарование, больше и чаще стал выступать на страницах газет со стихотворными фельетонами. Обращение к сатире было закономерным: не осанну же партии сочинять после того, как она растоптала его жену, да и его заодно. А тем для сатиры идеальная плановая социалистическая действительность поставляла предостаточно. Поле деятельности для сатирика - необъятное: наблюдай, подмечай, помогай стране колючим пером изживать недостатки, очищать жизнь общества от изъянов и пороков. И да пойдет твое острое слово ему на пользу. Так могло и должно было быть при одном непременном условии - свободе слова. Коммунистический режим, подобно любому деспотическому режиму, не благоволил к сатире и сатирикам. Зачем выслушивать иронично-ядовитые речи в свой адрес, когда есть возможность ловко подменить сатиру более доступным и любимым народом видом литературного жанра - юмором. Звонкие пропагандистские словечки «критика» и «самокритика» просто и ловко отливались в безобидную форму юмора, эффект от критического воздействия которого был нулевым. Но зато смеху-то, смеху-то! И народ развлекается, и партии, надзирающей за порядком в стране-тюрьме, спокойно.беспечно.

Была ли сатира под официальным запретом? Нет. А зачем? Пропущенную сквозь частое ситечко политической цензуры, ее и сатирой-то назвать можно было с ба-альшущей натяжкой.

Затевать революционные преобразования в этом вопросе было нелепо, неумно. Посему к маленькой поэме «Военком» в столе поэта Ал. Соболева прибавлялась сатира, которая как «махровая антисоветчина» могла стать путевкой если не в ГУЛАГ, то в психушку.». Сорок лет пролежала в столе, пока дождалась публикации, басня «Номенклатурный баран». Посудите сами, мог ли благонадежный советский литератор начать басню словами:

Не то за круглый стан, не то за тихую натуру попал обыкновеннейший баран в номенклатуру...