— Хорошо бы! Попроси у Ивана Федоровича.
Орлов разрешил открыть бутылку водки, велел промыть рану и приложить листья подорожника.
Савелий сходил на лесную дорогу, набрал листьев подорожника, разбинтовал рану, от которой шел неприятный гнилостный запах, рука стала почти черной. Федор тихо стонал.
— Больно?
— Холодит, рука будто в прорубь опущенная, и всего лихорадит.
Закончив перевязку, Савелий доложил Орлову.
— Можа, в больницу отвезти? — спросил неуверенно.
— Ты што, совсем сдурел? — огрызнулся Орлов, тут же подозвал Никифора и о чем-то пошептался с ним. Тот подошел к Федору и тремя выстрелами в упор прикончил его.
Савелий, опомнившись, кинулся на Никифора, но ему скрутили руки.
— Хватит дурить! Все равно помер бы: у него гангрена началась. Мы облегчили его муки.
— Можно было отнять руку, живут и с одной рукой, — говорил Савелий сквозь слезы.
— Утри сопли, будь мужчиной. Болезнь поразила весь организм, ничто уж не помогло бы, — уговаривал Орлов, приказав Павлу и Никифору вырыть могилу под березой, на восточном склоне оврага.
Федора похоронили, выпили за то, «чтобы земля ему была пухом», и Савелий вроде бы успокоился.
Когда стемнело, Орлов стал собираться в Грачевку, ему хотелось узнать, не освободили ли из-под ареста отца.
— Иван Федорович, нельзя ли и мне сходить домой, сказать родителям о смерти Федора? Мать со старухами хоть помянут его.
— А обратно вернешься? — недоверчиво спросил Орлов.
— Матерью клянусь.
— Ну, гляди, Савелий, не вернешься — наша пуля догонит тебя.
— Вернусь, Иван Федорович, верь мне.
— Ладно, иди!
IX
Прошин проснулся рано, умылся у колодца во дворе райотдела, открыл окно, уселся за рабочий стол, придвинул бумаги, задумался: ему разрешили задержаться на месяц, время идет, а результатов нет.
В кустах отцветшей акации весело щебетали воробьи, с улицы доносились громкий разговор женщин, скрип колодезного ворота, звяканье пустых ведер.
Василий Степанович мысленно анализировал причины, сделавшие неуловимой банду Орлова, действующую дерзко, совершавшую налеты средь бела дня.
Орлову всегда удавалось уходить от преследования активистов, хотя порою он оказывался в критическом положении.
«Просчет наш в том, что ищем банду вообще, — думал Прошин, — плохо изучаем пособников, проживающих в разных селах, оказывающих помощь бандитам и информирующих о проводимых чекистами и милицией мероприятиях против них.
Между тем получено немало сигналов о лицах, которые укрывают бандитов, снабжают хлебом и продуктами. Их надо бы хорошо проверить, взять под пристальное наблюдение».
Василий Степанович стал составлять список бандпособников, включил в него уже до двух десятков человек, коротко охарактеризовал каждого.