В осколках тумана

Ответа я не жду. Просто не хочу ее напугать. Пусть встанет, оденется, наверняка она там, где мы ее оставили вчера вечером, — в постели. Сегодня мы отвезем ее в больницу. Слава богу, Джулия хоть на одну ночь отвлеклась от наших злоключений. И эту ночь она провела со мной. Медленно поднимаюсь по лестнице, вспоминая.

Дверь в спальню Мэри чуть-чуть приоткрыта. Заглядываю. Так и есть. Спит, как дитя, точно жизнь ее перемотали к началу, — кожа поразительно гладкая, лицо умиротворенное.

— Мэри, — негромко окликаю я. — Это Марри.

Прохожу в комнату, раздвигаю занавески, впуская яркий солнечный свет.

Одеяло укрывает ее до плеч, волосы разметались по подушке, руки сцеплены на животе. На столике у кровати целая батарея пузырьков.

— О господи, Мэри! Мэри, нет!

Я трясу безжизненное тело.

Стараюсь ни к чему не прикасаться. Удается плохо, потому что меня колотит дрожь. Вываливаюсь в коридор, преследуемый сладковатой лекарственной вонью. Задыхаясь, скатываюсь вниз. Останавливаюсь только на кухне, с трудом усмиряю дыхание.

Конверт все так же стоит на столе. Я думаю о последствиях, что ждут меня, если я прочту письмо. И что произойдет, если я этого не сделаю. Приходится сесть, потому что ноги не держат. Открываю конверт, достаю сложенный листок, разворачиваю. И в кухне раздается четкий голос Мэри Маршалл:

Дорогая моя Джулия!

Когда ты будешь это читать, я уже не смогу ничего объяснить. Читай внимательно и непредвзято. И помни, я в своем уме и полностью контролирую себя. Как всегда. Думаю, ты слышишь мой голос, слышишь, как я говорю — отчетливо, спокойно, без усилий. Вот только рука немного дрожит да слова выходят излишне высокопарные. Что ж…

Мое решение — решение труса.

Но оно лучше, чем молчаливая ложь, с которой я жила тридцать лет. Сказать правду, Джулия, было труднее, чем молчать. Я окружила тебя молчанием, которое ничуть не лучше обмана. И я не хочу, чтобы ты все узнала от него. Но смелости сказать правду, глядя тебе в глаза, недостало. Я боюсь. Боюсь, что ты меня возненавидишь. И всю жизнь этого боялась. Страх, стыд и вина — вот мои вечные спутники…

Закончив читать, роняю письмо на пол. Слова Мэри порхают вокруг бабочками, выпущенными на волю.

Охранник тюрьмы «Уайтгейт» меня помнит. Я не договаривался о свидании, не заказывал комнату для встреч. Я приехал сюда прямо из Нортмира, оставив Мэри в кровати.

Никто, кроме меня, не знает, что она наглоталась лекарств. Нужно торопиться, а то Джулия, не дождавшись меня, сама отправится на ферму. О смерти матери она должна услышать от меня.

— Боюсь, придется подождать, — говорит охранник. — Вы ведь не предупреждали о визите, так что нужно позвонить, чтобы вам оформили разрешение.

Для адвоката выгляжу я, наверное, немного странно. Футболка, джинсы, кроссовки. Куртка вся в засохшей грязи. И тоскливая физиономия. Шейла стала бы орать, чтобы я привел себя в порядок, встряхнулся. Не стоит говорить ей, что я больше не адвокат Карлайла. И дежурному не стоит говорить. А то меня не пропустят.

Через полчаса меня вызывают. Полицейский за стойкой заполняет бланки. В кармане куртки я нащупываю сложенное письмо Мэри. Непроговоренного больше не осталось.

Он сидит за столом прямо в центре маленькой комнаты без окон. Как обычно, охранник оставляет нас наедине.

— Тридцать минут.

Мне хочется возразить, что история Мэри займет по меньшей мере несколько нет.

— Карлайл, — говорю я. Непонятно, раскаивается ли он. Тюремная роба, равнодушное лицо. — Я больше не буду вашим адвокатом.

— Вряд ли стоило приходить, чтобы сообщить об этом.

У него и голос равнодушный.

— Я знаю, кто вы. — Внутри бушует буря, но внешне я спокоен. — Я знаю, что вы отец Джулии. Но я хочу выяснить почему.

Я говорю почти шепотом, но Карлайл вздрагивает, как от крика. Я облокачиваюсь на стол. Сложно сказать, что именно меня интересует: почему он похитил мою дочь или почему изнасиловал тещу?

Я до сих пор так и не узнала, почему он обидел меня, Джулия. Не понимаю, почему в ту ночь твой отец превратился в другого человека. Я всегда винила в этом себя…

Он вздыхает.

— Вы о Флоре?

Я киваю. Начнем с этого.