В открытом море

— Смелая идея, но безрассудная, — сказал мичман. — Во-первых, снаряды от удара могут и не взорваться, а во-вторых, нам незачем взлетать. Всякий моряк должен жить до последней крайности. Не забывайте, что в барказе раненый Чупчуренко, о нем тоже надо подумать. У меня мысль другая: навредить побольше — и ходу. Ночь нас прикроет.

— Прикроет или накроет, — дело темное, — проворчал Чижеев. — Прикажете действовать?

— Действуйте, братки! — вдруг с необычной ласковостью сказал Клецко. — Я потихоньку снарядами займусь, а вы с барказа приволоките все, что может гореть. Понятно?

— Меньше чем наполовину, — ответил Чижеев, — но, думаю, к концу поймем.

Перебираясь на барказ, Чижеев сказал Восьмеркину:

— Боцман задумал остаться на подлодке, а нас на барказе спровадить. Это не пройдет. Лучше я подорву и вплавь уходить буду. Я выкручусь.

— Вот так придумал! — возмутился Восьмеркин. — А кто за мотором стоять будет? Подрывать лодку — так мне. Я могу тридцать километров проплыть. На соревнованиях проверено.

— Тогда жребий потянем. В какой руке у меня зажигалка?

— В левой. — Восьмеркин схватил Чижеева за руку. Он угадал. Спор был кончен.

Моторист с крючковым перетащили на лодку бидон с запасным бензином, ветошь, пробковые пояса и два старых бушлата.

— Мало, — сказал Клецко. — А пояса еще пригодятся, отнесите их назад. Тащите весла, рыбины[10], чехлы… В общем всё, что горит.

Не прошло и получаса, как в рубке появилась гора нарубленного дерева и разных тряпок, смоченных мазутом и бензином. Боцман поснимал со всех снарядов защитные колпачки. Из трех гильз добыл порох и стал мастерить самодельные бомбы. Он заворачивал снаряды в ветошь, политую бензином, присыпал порохом и, еще раз обернув в тряпки, засовывал их под барбет, под мостик.

Бикфордова шнура не было. Мичман решил подорвать снаряды огнем, разведенным в надстройке подводной лодки. Самый большой костер, по его замыслу, должен был вспыхнуть у выходного люка, чтобы подводники не смогли выбраться наверх и загасить пламя. Откинутую крышку люка он накрепко принайтовил к палубе антенным тросом.

— Теперь все к барказу, — сказал Клецко, закончив свою работу. — На Чупчуренко наденете два спасательных пояса и спускайте барказ на чистую воду. Только смотрите, чтобы он не опрокинулся. На подводной лодке остаюсь я.

— Так не получится, товарищ мичман, — сказал Чижеев. — Мы тут минутное комсомольское собрание провели. Так сказать, перестраховались, чтобы согласно вашим советам толково и с умом решать. Без вас команда барказа пропадет в открытом море. А мне за мотором надо стоять. Исполнение взрыва возложено на Восьмеркина.

— Ишь, быстрые какие! — Клецко был потрясен чижеевской речью, но по привычке возражал с обычной грубоватой надменностью: — А может, я другое прикажу?

— Приказывайте, только это не по совести будет…

— Прекратить разговоры! Видите, у них дизель чего-то барахлит. Воздуху, видно, мало, ход сбавили. Скорей сталкивайте барказ…

Поспешно спуская барказ с залитой палубы в море, Восьмеркин с Чижеевым, не сговариваясь, как бы нечаянно столкнули в него мичмана. Затем Чижеев прыгнул в барказ и, точно боясь свалиться за борт, уцепился за Клецко и повис на нем. А Восьмеркин тем временем с силой оттолкнул суденышко и обрубил буксирный конец. Он знал, что Чижеев провозится с мотором столько времени, сколько понадобится ему для завершения взрыва.

Оставшись на подводной лодке, Восьмеркин первым делом разулся, потом осмотрел откинутую крышку люка, принайтовленную к палубе антенным тросом.

Теперь мешкать нельзя было ни секунды. Восьмеркин полил остатками бензина заготовленное тряпье и щепу, затем поджег костер.

Вскоре взметнувшееся от ветра пламя перекинулось на рубку. Вспыхнул бензин.

С барказа было видно, как Восьмеркин вскинул руки к лицу. На нем задымилась одежда.

Клецко, который до этого лишь азартно восклицал: «Что делает… Ну что делает, подлец!» — и обещал при возвращении отправить Восьмеркина на гауптвахту, вдруг отчаянным голосом закричал:

— Прыгай! В воду ныряй, говорю!

Восьмеркин прямо с мостика прыгнул в багровые волны.

Огромный бушующий костер удалялся от барказа, освещая море на десятки кабельтовых. Плывущий Восьмеркин хорошо был виден издали.

— Включить мотор! — приказал Клецко.

Мотор, с которым Чижеев никак не мог справиться, моментально заработал. барказ, развивая полный ход, через каких-нибудь две-три минуты настиг Восьмеркина.

В это время на удаляющейся подводной лодке сначала раздался какой-то треск, а затем воздух потрясли три мощных взрыва. Вверх полетели обломки железа.

Клецко сдернул с головы мичманку и торжествующе крикнул:

— С победой, товарищи!

В море стало темно.

Восьмеркин вскарабкался на барказ. Он буркнул:

— Сейчас бы сто граммов походных да в кубрик на сухую постель.

— Живей раздевайтесь и просушитесь у мотора, — сказал Клецко. Голос боцмана был на удивление мягким, в нем даже сквозило подобие нежности.

Глава третья