В открытом море(изд.1965)-сборник

За поворотом шлюпку встретил ветер открытого моря. Он кренил ее и сносил на уступы скал, о которые в брызги разбивались волны. Идти мористее юнга не решался, боясь самолетов. Напрягая все силы, он старался удержать легкое суденышко под обрывом.

Панюшкин, видя, что одному юнге не справиться с ветром, взял в руки доску и, чертыхаясь от боли, стал помогать ему. И все же двигались они очень медленно.

Ветер усиливался. Откатная волна создавала пенистые водовороты. Вихлявшую шлюпку бросало с волны на волну и обдавало брызгами.

Наконец показались своды пещеры. Друзья облегченно перевели дух. Теперь осталось немного. Еще несколько гребков — и их подхватят заботливые руки.

Но катера в пещере не оказалось. На плоском выступе влажной стены белел лишь прилепленный тетрадочный лист.

Здесь волны раскачивали шлюпку еще яростнее, норовя подбросить ее и разбить о камни. Ветер завывал в глубоких трещинах, гудел под сводами. Вода плескалась, взлетала брызгами, шипела и крутилась.

Упираясь в скользкую стену, юнга веслом содрал записку. В ней было несколько слов: «Уходим в Камышовую бухту. Добирайтесь своим ходом». Внизу стояла боцманская подпись с крупной закорючкой.

— Что же нам теперь делать? — растерянно спросил Степа.

— Здесь не переждешь, о камни разобьет. Надо в какую-нибудь тихую бухту пробираться, — озабоченно хмурясь, сказал комендор. — Давай, брат, выбираться, отстоимся где-нибудь.

— Тебя же в госпиталь надо.

— Ладно, потерплю.

Панюшкин помог Степе преодолеть накатную волну, и шлюпка вновь закачалась на зыби открытого моря, взлетая с гребня на гребень.

Укромных мест по пути не попадалось. Раненый матрос первое время греб доской, потом устал и отвалился на корму. Он лежал с запрокинутой головой и дышал открытым ртом. Лицо его пожелтело, осунулось, нос заострился.

Юнге хотелось пить и есть. Руки ломило от усталости. С каким бы наслаждением он выкупался и полежал бы в тени на прибрежной гальке! Но разве позволишь себе это, когда в шлюпке стонет и бредит товарищ!

От палящего солнца, блеска воды, кружения пены у Степы разболелась голова. В глазах мелькали то темные, то огненные полосы, в висках стучало, уши наполнял монотонный шум, вызывавший тошноту.

Степа не заметил, как приблизился к сторожевому катеру, укрывавшемуся в тени обрыва. Он вздрогнул, услышав оклик:

— На шлюпке!.. Подойдите ко мне!

Юнга обернулся и, разглядев на мостике «морского охотника» хорошо знакомого ему лейтенанта Шиманюка, в радости так затабанил, что брызгами осыпал Панюшкина.

Подойдя на несколько метров к сторожевику, он поднялся и по всем правилам доложил:

— Юнга двадцать первого катера Кузиков! Возвращаюсь с мыса Фиолент в базу. Имею на борту раненого. Прошу оказать помощь.

Ему разрешили подойти с подветренного борта. Матросы в несколько рук подхватили раненого и помогли вскарабкаться на палубу Степе.

Командир, приказав отнести Панюшкина в кают-компанию, строго обратился к юнге:

— Где вы болтались столько времени? Ваш катер прошел в седьмом часу.

Рассказав о происшедшем, Степа набрался храбрости и спросил:

— Товарищ лейтенант, нельзя ли подкинуть хоть к Херсонесскому маяку? У наших воды нет. Там я один дойду.

— Подкинем. А водой придется поделиться. Много ли у вас?

— Один анкерок.

— Не жирно. Все же литров пять возьму. Люди у меня с вечера ничего не пили... Наполнить чайник пресной! — приказал Шиманюк катерному коку Сапурову. — И накормить раненого с юнгой.

Сапуров, осторожно отливая из анкерка воду, сказал Степе:

— Не бойся, нагоняя не будет. Ваш лейтенант велел подобрать шлюпку, если заметим.

— А почему они ушли из пещеры?

— Ветер выгнал, с моря задувает... О камни бить начало. Там можно стоять только в тихую погоду.

Пока катер на малом ходу продвигался вдоль высоких берегов, Степа успел поесть консервов с галетами и выпить полкружки воды, подкисленной клюквенным экстрактом.

Обрывистые скалы кончались, переходили в пологие берега. Лейтенант застопорил ход и сказал:

— Дальше нам нельзя. Сумеешь один добраться?

— Дойду, — твердо ответил Степа.

— Только тут не зевай. В случае чего — выбрасывайся на берег и шагай пешком. Вернее будет.

— А как же Панюшкин?

— Панюшкин у нас останется.

Юнгу пересадили в шлюпку. И он уже один отправился к задымленному Севастополю, откуда доносился тяжелый рокот, похожий на далекий гром.

Самолеты по-прежнему гудели в небе. Степа налегал на весла изо всех сил. Ладони у него горели: он натер кровавые волдыри.

«Не сойти ли мне на берег? — в отчаянии думал юнга. — Пешком быстрее доберусь... Нет, — тут же отбрасывал он эту мысль, — шлюпку не полагается бросать. Моряки так не поступают».

Вскоре берега опять стали крутыми. Шлюпка вошла в тень нависших скал. Здесь можно было не опасаться самолетов. Бросив весла, Степа лег на спину, закрыл глаза и так отдыхал несколько минут. Потом он разорвал остатки тельняшки Панюшкина на полосы, обмотал ими стертые ладони и двинулся дальше.

За поворотом открылась Казачья бухта. Вход в нее обстреливался. На берегу горела бензозаправка. Черный дым наискось тянулся к морю.