В открытом море(изд.1965)-сборник

— Пароль — два зеленых. Отзыв — один белый, — бормотал Калужский, разглядывая карту и лоцию собственного составления. — Странное рандеву.

— Все очень кстати, — сказал Тремихач. — Нам не мешает испытать механизмы утяжеленного «Дельфина». Боюсь, что пушка и новый пулемет изменили его центр тяжести.

Перед выходом в море Клецко всегда бывал в несколько приподнятом настроении.

— Механиками, по случаю испытаний, Виктор Михайлович и Чижеев пойдут, — сказал он. — Комендорами — Чупчуренко с Витей. Восьмеркин по росту не подходит. Пусть дождется, когда крейсер для него построят. Назначаю Восьмеркина главным по охране, наблюдению и сигнализации.

Восьмеркину, конечно, не хотелось оставаться на берегу, но мысль, что и Катя будет с ним, несколько его утешила.

Проводив катерников, он поднялся на верхнюю галерею, раздвинул щиты, предохраняющие пещеру от ветра, и выбрался на наблюдательную площадку, где за расколотой глыбой сидела на самодельной скамье Катя. Она наблюдала в бинокль за морем.

Степан подсел рядом и вгляделся:

— Эх, на каком ходу идут! Вот нам бы так…

И больше моряк ничего не мог придумать для задушевного разговора. Он только осмелился предложить Кате половину своего реглана. Девушка озябла на ветру и с удовольствием укрылась под широкой меховой полой.

Они сидели рядом так тесно, что у Восьмеркина сердце замирало. Вот этак, молча, он готов был просидеть целую ночь, лишь бы плечом своим ощущать рядом мягкое девичье плечо.

Девушка первая прервала молчание.

— О чем вы так размечатлись, Степа?

— О разном думаю… О будущем, — тихо ответил Восьмеркин, продолжая напряженно смотреть перед собой, хотя катер давно уже исчез в темноте.

— А что вы намерены делать после войны?

— Женюсь, — вдруг выпалил он и замер, пораженный собственной храбростью.

Ответ был столь неожиданным, что девушка не могла не рассмеяться.

— Ну, если это у вас главное в мечтах, то вы очень быстро достигнете своей цели, — заверила она и, заглянув ему в глаза, спросила: — А на ком? Это не секрет?

Кате нравился сильный, по-детски застенчивый и добродушный моряк. Девушке очень хотелось, чтобы никакого другого имени, кроме ее собственного, он не назвал бы. А у Степана язык не поворачивался.

— Что же вы молчите? Видно, бессердечная, злая она? — допытывалась девушка. — Привередливая или такая, что о ней нельзя никому слова сказать?

— Нет! — запротестовал Восьмеркин. Он так стиснул Катину руку, что девушка невольно вскрикнула.

— Степа, милый, так же можно пальцы раздавить. Нельзя же из-за любви к другой у меня слезы выжимать!

Степан, не зная, как исправить свою вину, начал дуть на онемевшую руку девушки.

— Простите… Я не нарочно… И не из-за другой. Я люблю вас, Катя.

* * *

Мичман Клецко от удовольствия даже крякнул. После команды — «Полный вперед!» — катер как бы выпрыгнул из воды и, со свистом рассекая воду, понесся по верхушкам волн с такой быстротой, что у боцмана захватило дыхание и зарябило в глазах.

Катер не вздымался на редан, нет, он мчался, как безудержно мчится дельфин, то выскакивая на поверхность, то зарываясь в пену. Требовалось только крепче держать руль.

«Дельфин», точно ножом, вспарывал темноту ночи. Белесые вихри уносились за корму, и воздух, словно раскаляясь, едва приметно светился.

— Ну и прет же, дьявол! — восхищенно бормотал боцман. — Не проскочить бы нам. Двадцать миль в миг пролетим.

— Перейти на нормальный! — крикнул он вниз и щелкнул ручкой телеграфа. — Чудесная машина!

Катер заметно сократил скорость. Клецко откинул колпак. Мелкие брызги обдали разгоряченное лицо. Старый моряк мотнул головой, набрал полную грудь воздуха и, с шумом выдохнув его, спросил у высунувшегося из своего гнезда комендора:

— Каково, Чупчуренко?

— Здорово! Хлеще торпеды прошлись!

— Дай два зеленых проблеска влево.

Чупчуренко выполнил приказание, и сразу, почти на траверзе, со стороны берега сверкнул короткий, как молния, белый огонек.

Катер сделал полукруг и, опустив глушители в воду, осторожно пошел к обрывистой горе, темнеющей впереди.

Когда он остановился под тенью Отшельничьей скалы, от берега отделилась резиновая шлюпка с тремя гребцами.

Вскоре на борт катера поднялись начальник партизанского отряда, Пунченок и с ними еще какой-то худощавый человек в кожаной куртке. Увидев перед собой Клецко, они приветствовали его по-военному и попросили вызвать снизу Виктора Михайловича.

Как только старик показался наверху, Пунченок первым долгом доложил, что Нина найдена, что она работает в немецком госпитале и связана с партизанами.

— Вот и записка от нее, — он передал листок бумаги, свернутый в трубочку, похожую на сигарету.

В записке было всего несколько строк. «Вполне здорова, не беспокойтесь. Витя может увидеть меня через Тоню. Привет всем и Сене. Крепко-прекрепко обнимаю и целую. Нина».