В открытом море(изд.1965)-сборник

Нарушители поднялись, держа вверх руки. В свете прожекторов их фиолетово-синие лица напоминали лица утопленников.

Суденышко оказалось большой моторной лодкой, похожей на сплющенную сигару. Оно было камуфлировано белыми и черными полосами и сделано так, чтобы морская волна не могла залить его: кабину прикрывал прозрачный откидной козырек.

Подойдя вплотную, Урванцев спросил:

— Чье судно? Почему вы не остановились по сигналу?

Задержанные сделали вид, что не понимают его. Пришлось эти же вопросы повторить по-немецки и по-английски.

Водитель скутера, одетый во все кожаное, мешая шведские, английские и немецкие слова, пытался объяснить, что судно спортивное, что оно — его собственность. Он нес явную околесицу насчет маршрута, вспоминая зачем-то свадьбу своей тетки. И тут же на всех языках принялся ругать туман и испорченный компас.

Лейтенант перебил его:

— Что вы сбросили за борт?

— Нас захлестнуло волной после вашего выстрела, — поспешил вставить второй по-английски. — Мы вычерпывали воду.

На нем была одежда прибалтийского рыбака: грубый брезентовый плащ, шапка-ушанка и сапоги с высокими голенищами. Когда он говорил, его верхняя губа чуть оттопыривалась, обнажая длинные, похожие на заячьи резцы, зубы.

«Он, оказывается понимает наш язык. Последний вопрос я ведь задал по-русски», — отметил про себя лейтенант. И тут боцман доложил:

— Посмотрите, за кормой что-то еще плавает, не успело затонуть!

Метрах в семи от катера действительно то показывался, то исчезал в волнах какой-то тюк. Урванцев приказал:

— Выловить!

Старшина, подцепив багром, вытащил на палубу объемистый рюкзак. В нем оказались сумка с компасом, котелок, топорик и резиновая лодка, какие бывают в самолетах для спасения летчиков. В сумке боцман нашел подмокшую карту восточного побережья и объемистую пачку советских денег.

— Обыскать этих «спортсменов» и пересадить на катер, — распорядился лейтенант.

На скутер спрыгнул Салтаров. Быстро обшарив одежду водителя моторки, он передал боцману часы с множеством брелоков на цепочке, начатую пачку американских сигарет и толстый бумажник. С другим задержанным матрос возился дольше. У «рыбака» на ремне висели финский нож и фляга, а за ремнем оказался длинноствольный автоматический пистолет. Из многочисленных карманов были извлечены запасные обоймы с патронами, электрический фонарь, плитки шоколада, галеты и стопка документов, перетянутых красной резинкой.

— Все ясно, — сказал Урванцев. — Отправить в кают-компанию.

По радио он передал:

— Сосна... В прожекторах больше не нуждаюсь. Прошу выслать конвой к пристани.

Как только моторка была взята на буксир, лучи прожекторов разомкнулись и погасли. На катере стало так темно, что лейтенант несколько секунд ничего не видел.

— Старший матрос Демушкин! — окликнул он комендора.

— Есть Демушкин!

— За отличную стрельбу объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — донеслось из темноты.

— Хорошо служите. Выходит, что не зря мы здесь ходим-бродим, а? — уже неофициальным голосом добавил Урванцев и тут же подумал: «Надо будет его родным письмо написать. Пусть в колхозе знают, как охраняет мир старший матрос Демушкин».

Освоившись с темнотой, лейтенант дал малый ход и направил катер в сторону острова, мигавшего зеленоватым огоньком.

В ОТКРЫТОМ МОРЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Из-за поворота мутной колхидской речки вынесся баркас, окрашенный в серо-свинцовый цвет. Он перемахнул пенистую полосу залива, где бурно сливалась пресная вода с соленой, и, стуча мотором, помчался по широкому простору моря.

Это был обычный широкобокий и крепко сколоченный мотобаркас Черноморской эскадры. На трех матросах, находившихся на нем, были надеты робы — холщовые штаны и такие же рубахи с четырехзначными номерами на грудных карманах, и лишь командир — пятидесятилетний мичман Савелий Клецко — сидел в темно-синем кителе, с ярко надраенными пуговицами.

Время подходило к вечеру. Мичман хмурил рыжеватые, торчком росшие брови и с беспокойством поглядывал на часы. В базу нужно было попасть до наступления темноты, так как с заходом солнца проход между бонами закрывался и пост охраны рейда уже никого не пропускал в бухту. А баркасу еще требовалось пройти около двадцати миль. Куда денешься, если опоздаешь? В море болтаться до утра или на пляже высаживаться с этими колодами свежеобтесанного дуба и ясеня?

— Дернуло же меня так далеко подняться по паршивой речке! — ругал себя мичман. — Мог и поближе найти ясень, да и дубки неплохие за Козьим болотом росли.

Савелий Клецко любил сам подбирать, морить и подсушивать дерево для такелажного инструмента [19]и прочих корабельных надобностей. Столярное дело было тайной страстью главного боцмана крейсера «Н».

Чтобы выгадать время, мичман направил баркас мористее. Он хотел срезать угол и выйти к скалистому мыску, от которого до базы ходу было не более часа.

— Прибавить оборотов! — приказал мичман смуглолицему крепышу, мотористу Семену Чижееву.

— Есть идти парадным ходом! — ответил тот, забавно скривив рот в улыбке.