В открытом море

– Тогда прибавь, пожалуйста, нагрев. Да поверни же регулятор печки, идиот! Ненна просто замерзает!

– Нет-нет, мне очень тепло, спасибо…

– А по-моему, вам необходимо согреться! Ричард, ты забываешь, что Ненна – твоя гостья!

– Я, конечно, могу еще прибавить, если тебе угодно, – с некоторым нажимом произнес Ричард. – Я могу хоть до отказа регулятор повернуть.

– Да нет, не нужно ничего прибавлять! – поспешно заверила его Ненна.

Она прекрасно понимала: если бы с его стороны это не выглядело как предательство, он бы напрямую попросил ее что-нибудь сказать или сделать, и поэтому сразу заговорила:

– Знаете, на нашем конце причала в качестве топлива используется практически все. Куски плавника, выброшенный на берег уголь, вообще все, что может гореть. Морис рассказывал, что прошлой зимой ему пришлось позаимствовать на «Дредноуте» свечку, чтобы разморозить замок на двери той сараюшки на палубе, где он топливо хранит. А в другой раз, когда у него был в гостях один из его приятелей, ему никак не удавалось разжечь на камбузе плиту, и в итоге он был вынужден использовать в качестве растопки горстку спичек и деревянных шпажек для сыра.

– Совершенно порочная идея – держать топливо на палубе, – заметил Ричард.

Лора теперь прислушивалась к их разговору с каким-то болезненным интересом, а потому спросила:

– А разве шпажки для сыра горят?

– Морис считает, что очень даже неплохо.

На мгновение Лора исчезла, и у Ненны как раз хватило времени, чтобы сказать: «Мне пора идти», но тут Лора снова появилась, слегка покачиваясь, но все же стараясь держать фасон, и в руках у нее была большая жестянка с сырными шпажками.

– Куплено, между прочим, у Фортнума[19], – объявила она.

А потом, обойдя Ричарда, который, разумеется, тут же вскочил, заметив, что жена что-то несет, щелчком открыла жестянку и высыпала золотистые деревянные шпажки прямо на докрасна раскаленный обогреватель.

– Вот теперь действительно жарко!

Шпажки мгновенно вспыхнули, распространяя мощную вонь подгорелого сыра.

– Просто прелесть! А как тепло! И у меня еще много таких есть! Наш камбуз этими шпажками просто битком набит! Сейчас мы заставим Ричарда все их принести и бросим в огонь. Да, сейчас мы их дружно бросим в огонь!

– Кто-то идет, – забеспокоилась Ненна.

На палубе послышались шаги, и Ненна, точно жертва осады, испытала невероятное облегчение, узнав решительную поступь своей младшей дочери. Впрочем, там были слышны и еще чьи-то шаги, крупные, тяжелые. Ненна резко обернулась, чуть не свернув себе шею.

– Ма, тут у вас чем-то горелым пахнет!

После короткой, но яростной схватки с женой Ричарду удалось перехватить жестянку со шпажками, а Ненна подошла к трапу и спросила у дочери:

– Кто это там с тобой, Тильда?

На верхней ступеньке трапа появились ножки шестилетней Тильды в резиновых сапогах, покрытых коркой засохшей грязи.

– Это отец Уотсон.

И, поскольку смущенная Ненна слегка замешкалась с ответом, Тильда завопила во весь голос:

– Ма, ты что? Это же наш старый добрый пастор! Он заглянул к нам на «Грейс», а я привела его сюда.

– Отец Уотсон вовсе не старый, Тильда. Проводи его, пожалуйста, сюда. То есть…

– Ну, разумеется, – поспешил поддержать ее Ричард. – Вы ведь выпьете с нами виски, святой отец? – Он не знал человека, с которым разговаривал, но, судя по фильмам, мог предположить, что священники Римско-католической церкви виски, безусловно, пьют, а также любят рассказывать длинные истории, что вполне может оказаться полезным в сложившейся ситуации. Ненна была искренне восхищена тем, как уверенно и спокойно держится Ричард, и думала, что сейчас, пожалуй, с удовольствием бросилась бы ему на шею.

– Нет, я никак не смогу к вам присоединиться, но все равно большое спасибо! – крикнул сверху отец Уотсон, и его хлопающие на ветру брюки появились в проеме люка рядом с «веллингтонами» Тильды. – Миссис Джеймс, можно вас на два слова? Впрочем, если вы заняты или это еще по какой-то причине неудобно, я с легкостью подожду более подходящего случая.

Однако Ненна уже поднималась к нему по трапу, чем несколько его удивила; надо сказать, отец Уотсон редко чувствовал себя по-настоящему желанным гостем. Начинало моросить, и на его длинном макинтоше блестели мелкие капельки дождя, в которых отражались и береговые огни, и огни на палубе судна, стоявшего на якоре и покачивавшегося на волнах прилива.

– Боюсь, ваша малышка промокнет, – заметил отец Уотсон.

– Ничего, она у нас водоустойчивая, – успокоила его Ненна.

Едва они сошли на причал, как отец Уотсон размеренно и неторопливо принялся излагать цель своего посещения «Грейс»:

– Я ведь, собственно, пришел по поводу ваших детей, как вы, должно быть, уже догадались. Письмо из монастырской школы от сестер-воспитательниц, письмо из монастыря Милосердия Господня… – Отцу Уотсону порой приходило в голову, что выполнение подобных неприятных поручений удавалось бы ему гораздо лучше, если бы он обладал, скажем, ирландским акцентом или еще какой-нибудь оригинальной особенностью речи. – Ваши девочки, миссис Джеймс… вот эта, Тильда, и вторая, ей, кажется, двенадцать…