В открытом море

Члены спасательной команды выловили из воды все, что смогли, включая чугунную сковороду, но краски и прочие рабочие материалы Уиллиса восстановлению, разумеется, не подлежали. О том, каковы будут его последующие шаги, он ничего не говорил, разве что упомянул, что теперь вряд ли можно ожидать, что сестра его примет. Впрочем, и переезжать в Перли он в любом случае отказался. И теперь упорядоченная жизнь супругов Вудроу, ранее почти полностью зависевшая от того, что они совершенно точно знали, как и где проведут тот или иной день в течение ближайших шести месяцев, была, похоже, полностью разрушена. Им даже пришлось распаковать многие из тех вещей, которые они прежде так аккуратно сложили, чтобы взять с собой или убрать на хранение. Тем не менее оба постоянно повторяли, что Уиллис им ничуть не в тягость.

Так что, когда Ненна обратилась к ним с просьбой разрешить Марте и Тильде переночевать на «Рочестере», поскольку у нее срочное дело на противоположном конце Лондона и ей там, возможно, придется задержаться до завтра, ее просьба была встречена без малейших протестов, и девочки отправились на «Рочестер», прихватив с собой ночные рубашки, пластинки, фотографию Клиффа и два пакета овсяных хлопьев на завтрак, потому что хлопья им нравились разные. Тильда, которая по-прежнему злилась на всех за то, что ее вовремя не разбудили и она пропустила «самое главное» – момент крушения «Дредноута», – сразу спустилась в каюту Уиллиса; она хотела попросить его нарисовать картину гибели судна. А Марта, преградив матери путь, спросила:

– Ты ведь едешь, чтобы с папой повидаться, да?

– Да, и назад, возможно, вернусь с ним вместе. Ты как, рада была бы?

– Не знаю.

Глава восьмая

– Лучше возьмите дешевый билет на весь день, – посоветовал Ненне кондуктор, – если вам действительно нужно из Челси добраться до Стоук Ньюингтона, или совсем туда переезжайте.

Она купила такой билет, и хотя сейчас, когда пересаживалась с автобуса на автобус, в ушах у нее, по крайней мере, не звучали голоса прокурора и обвинителей, у нее все же оказалось более чем достаточно времени на всякие запоздалые сожаления – она, например, жалела, что не надела другое платье и не сходила в парикмахерскую, хотя и сама толком не знала, хотелось бы ей выглядеть как-то иначе или все же лучше остаться такой, как всегда. Пожалуй, ей все-таки стоило бы надеть более приличное пальто – в нынешнем у нее такой вид, словно она ни в коем случае не позволяет себе ни расслабиться, ни тем более развлечься; с другой стороны, ее потрепанный, давно утративший форму жакет как бы свидетельствовал о том – и это чистая правда, – что перед выходом из дома она слишком сильно волновалась, чтобы обратить внимание на такую чепуху, как одежда. Однако среди всех этих сомнений и сожалений у нее не возникло даже мысли о том, что будет, если после столь долгого пути она позвонит в дверь дома 42 «би» по Милвейн-стрит, а Эдвард ей не откроет.

Именно это «би», пожалуй, беспокоило ее больше всего. «Би» предполагало квартиру на верхнем этаже, а на двери дома 42 оказался только один звонок. Подъезды желто-серых кирпичных домов, стоявших ровными рядами, выходили прямо на Милвейн-стрит, которую Ненна с трудом отыскала, несколько раз сворачивая то в одну сторону, то в другую. Возле некоторых дверей еще стояли на крыльце бутылки с молоком, которые хозяева не успели унести в дом. И в данный момент Ненне больше всего не хватало мирного покачивания родной баржи.

Итак, дома Эдвард или нет? В прихожей и на втором этаже горел свет, хотя, возможно, это просто лестничная площадка была освещена. Ненна с трудом подавила внезапное желание развернуться и удрать – спрятаться хотя бы в лавчонке «фиш-энд-чипс» на углу, где, кстати, можно было бы заодно и спросить: не видели ли они случайно, как из дома 42 «би» выходит мужчина, который выглядит таким ужасно одиноким? Или даже так: они вообще-то хоть раз видели, чтобы из дома 42 «би» кто-нибудь выходил?

Когда из-за угла появился прохожий и тяжелой поступью направился прямо к дому 42 «би», Ненна обрадовалась: пусть этот едва переставлявший ноги тип ни при каких обстоятельствах не может оказаться Эдвардом, его появление хотя бы избавляет ее от подозрений, что улица Милвейн необитаема. К тому же он остановился у дверей нужного ей дома, и стало ясно, что он ходил куда-то по делам, а теперь вернулся домой. Впрочем, то, как он плелся по улице, не давало ни малейших оснований предполагать, что этот поход оказался для него удачным, а дома его ждет что-то хорошее.

Когда же он вытащил из кармана два связанных вместе ключа, причем оба были отнюдь не от автомобиля, Ненна смело предстала перед ним и попросила:

– Извините, вы не могли бы и меня тоже впустить?

– Можно поинтересоваться, кто вы такая?

Это «можно поинтересоваться» несколько ее смутило, и она пробормотала:

– Я – Грейс. То есть Ненна.

– Вы, похоже, не слишком в этом уверены.

– Меня зовут Ненна Джеймс.

– Вы – миссис Эдвард Джеймс?

– Да. Эдвард Джеймс здесь проживает?