В отсеках тишина

Всю ночь ревел ураган, и всю ночь мы, подгребая электромоторами, пытались удержаться на месте и стать на якорь. Но якорное устройство покрылось глыбами льда, обколоть который не было возможности: всяк, кто осмелился бы показаться на верхней палубе, был бы смыт разъяренной волной. Только к утру, когда немного стихло, наконец-то был отдан якорь, и измученные, иззябшие люди швартовой команды смогли спуститься вниз — отдохнуть и обогреться.

Как нередко бывает на Дальнем Востоке, ветер так же быстро стих, как и начался, и часов в девять утра нам разрешили выйти наверх покурить. О бушевавшем ночью урагане напоминали лишь крупная пологая зыбь, изрядно поредевший лес на недалеком острове и неузнаваемый вид лодки. Мостик ее с обеими пушками превратился в сплошную гору льда с чернеющей дырой верхнего рубочного люка, из которой, как из берлоги, поднимался пар. Толстыми ледяными трубами выглядели сильно провисшие антенны и леера, а леерные стойки под тяжестью льда согнулись в дугу. На носовой палубе были переломаны все полуклюзы и вырван один кнехт…

Перекурив, мы приступили к околке льда. Теперь он был совсем мягкий и хрупкий, разлетался от первого же удара. Веселый звон его кусков, падающих на железную палубу, звучал насмешкой: «А вы-то боялись…»

6 апреля мы возвратились в базу. Кругом зеленела трава, распускались почки на деревьях, а мы брели на базу непослушными ногами, в засаленных валенках и полушубках и не чаяли, как бы поскорее сбросить с себя зимний наряд…

1939 год на Дальнем Востоке был неспокойным. Японские милитаристы чинили авантюру за авантюрой. Тихоокеанскому флоту пришлось все время находиться в повышенной готовности. Корабли редко отстаивались в базах.

Наша лодка в мае ходила далеко на юг, в район Корейского пролива — там мы встречали наши тральщики, совершавшие переход с Черного моря. Все лето мы плавали, изредка заходя в живописные бухты залива Петра Великого.

Во второй половине августа после долгого плавания в океане прошли в Амурский лиман, поднялись вверх по реке и бросили якорь на рейде Николаевска-на-Амуре.

К нашему удивлению, несмотря на приближающуюся осень, вода в Амуре оказалась теплой. Очень хотелось искупаться в пресной воде, но пугало быстрое течение. Тогда с разрешения командира связали два бросательных конца. Один конец длинной тонкой веревки привязали к носовой пушке, а на втором сделали петлю. Затянув эту петлю вокруг пояса, матрос прыгал с носа лодки, чтобы вынырнуть далеко за кормой. Перебирая руками по веревке, моряк подтягивался к кораблю, вылезал на палубу. Купание всем очень понравилось.

Пользуясь обилием пресной воды, трюмные пополнили ее запасы на корабле. В пятом отсеке во время зарядки аккумуляторной батареи была устроена настоящая баня со стиркой. Для этого работающие дизели накрыли брезентом, а в проходе укрепили душ, в который подавалась вода, подогретая в рубашках дизелей. Правда, баня получилась с ветерком — поток холодного воздуха летел к двигателям, но, помывшись, моряки переходили в шестой отсек, где было жарко. Они отогревались, сушили выстиранную одежду и сразу же надевали ее.

А потом опять просторы Охотского моря. В ста милях от Камчатского полуострова мы дрейфовали (на якорь встать было невозможно из-за больших глубин) восемнадцать суток, обеспечивая учения наших летчиков — поддерживали с ними радиосвязь, сообщали о погоде и состоянии моря.

И тут еще раз убедились, как важно все предусмотреть, отправляясь в длительное плавание. Наш фельдшер Коваленко, разбирая продукты, с ужасом обнаружил, что осталась всего единственная килограммовая пачка столовой соли. Пришлось срочно переходить на огуречный рассол. Неизменный рассольник, которым нас теперь потчевал кок, быстро всем осточертел. Бедный Коваленко не находил себе места от стыда.

Завершив многодневное плавание, «Щ-114» встала на ремонт. А я опять вернулся на свой корабль — подводную лодку «Щ-105», где и прослужил до увольнения в запас.

Все это я вспомнил, прощаясь с флотом после войны. Читатель поймет, как тяжело мне было расставаться с морем. Главное, я понимал, что нужен флоту. Именно сейчас особенно нужен, когда уходят с кораблей ветераны, а на их место идет молодежь, которую надо учить, воспитывать на традициях, как в свое время у нас самих воспитывали любовь к флоту, к родному морю, к берегам его, где до сих пор высятся скромные памятники русским первооткрывателям и воинам.

В октябре 1945 года мы прибыли в Москву. На перроне Ярославского вокзала я увидел нашего Дмитрия Еремина. Он пришел встречать свою невесту, приехавшую вместе с нами и еще не успевшую снять краснофлотскую форму.

Живу дома. Осматриваю столицу, еще не оправившуюся после войны.

Во время одной из таких прогулок слышу, как кто-то называет мое имя. Естественно, ищу черную флотскую форму, оглядываюсь кругом, но не вижу ни одного моряка. Мне улыбается лейтенант-пехотинец. Ба! Да это же Виктор Евдокимов, мой старый сослуживец по учебному отряду и подводной лодке «Щ-105». Обнимаемся, целуемся, и Виктор тащит к себе домой — он живет неподалеку.