В ожидании

– И у него всегда такие приятные длинные жилеты. Теперь носят короткие полосатые. Они превращают мужчину в какого-то коротышку. Я пошлю его вместе с Джин осматривать грядки. Портулак – самый удобный предлог, когда нужно свести людей. А-а! Вон Босуэл-и-Джонсон. Он мне нужен.

Хьюберт приехал в первом часу и чуть ли не сразу же объявил:

– Я раздумал публиковать дневник, Динни. Выставлять свои раны напоказ – это слишком мерзко.

Радуясь, что не успела предпринять никаких шагов, Динни мягко ответила:

– Вот и хорошо, мой дорогой.

– Я все взвесил. Если не получу назначения здесь, переведусь в один из суданских полков или в индийскую полицию, – там, я слышал, нужны люди. Буду лишь рад снова уехать из Англии. Кто здесь сейчас?

– Только дядя Лоренс, тётя Эм и тётя Уилмет. К завтраку придёт местный пастор с детьми. Это Тесбери, наши дальние родственники.

– Вот как? – угрюмо буркнул Хьюберт.

Динни ожидала прихода Тесбери чуть ли не с раздражением. Однако сразу же выяснилось, что Хьюберт и молодой Тесбери служили по соседству – один в Месопотамии, другой на Персидском заливе. Они обменивались воспоминаниями, когда Хьюберт увидел Джин. Динни заметила, как он бросил на девушку взгляд пристальный и вопросительный – взгляд человека, который подстерёг птицу незнакомой породы; затем он отвёл глаза, заговорил, засмеялся и опять посмотрел на Джин.

Тётя Эм подала голос:

– Хьюберт похудел.

Пастор вытянул руки, словно желая привлечь всеобщее внимание к своим ныне столь изысканно округлым формам:

– Сударыня, в его годы мне была свойственна ещё большая худоба-а.

– Мне тоже, – вздохнула леди Монт. – Я была такая же тоненькая, как ты, Динни.

– Никто из нас не избегнет этого… э-э… незаслуженного приращения объёма-а. Взгляните на Джин. Без преувеличения – она гибкая как змея. А через сорок лет… Впрочем, может быть, нынешняя молодёжь никогда-а не потолстеет. Они ведь принимают… э-э… меры.

Во время завтрака за уже сдвинутым столом обе пожилые дамы сидели справа и слева от пастора. Напротив него – сэр Лоренс, напротив Хьюберта – Ален, напротив Джин – Динни.

– От всего сердца возблагодарим господа, в милости своей ниспославшего нам все эти благословенные дары.

– Странная милость! – шепнул молодой Тесбери на ухо Динни. – Выходит, убийство тоже благословенно?

– Сейчас подадут зайца, – сказала девушка. – Я видела, как его подшибли. Он кричал.

– Лучше уж собачина, чем заяц!

Динни бросила ему признательный взгляд:

– Не хотите ли вы с сестрой навестить нас в Кондафорде?

– Почту за счастье!

– Когда вам обратно на корабль?

– У меня ещё месяц.

– Мне кажется, вы любите вашу профессию?

– Да, – просто ответил он. – Это в крови. У нас а семье все моряки.

– А у нас все военные.

– Ваш брат чертовски умён. Страшно рад, что познакомился с ним.

– Благодарю вас, Блор, не надо, – бросила Динни дворецкому. – Дайте лучше холодную куропатку. Мистер Тесбери тоже съест что-нибудь холодное.

– Говядины, сэр? Телятины? Куропатку?

– Куропатку. Благодарю вас.

– Я однажды видела, как заяц мыл уши, – вставила девушка.

– Когда у вас такой вид, – сказал молодой Тесбери, – я просто…

– Какой такой?

– Ну, словно вас нет.

– Весьма признательна.

– Динни, – спросил сэр Лоренс, – кто это сказал, что мир похож на устрицу? А по-моему – на улитку. Как ты считаешь?

– Я не очень разбираюсь в моллюсках, дядя Лоренс.

– Твоё счастье. Эта брюхокогая пародия на чувство собственного достоинства – единственное осязаемое воплощение американского идеализма. Американцы так стараются ей подражать, что готовы даже употреблять её в пищу. Стоит американцам от этого отказаться, как они станут реалистами и вступят в Лигу наций. Тогда нам конец.

Но Динни не слушала, – она наблюдала за лицом Хьюберта. Взгляд его больше не светился тоской, глаза были прикованы к глубоким манящим глазам Джин. Динни вздохнула.

– Совершенно верно, – подхватил сэр Лоренс. – Мы, к сожалению, не доживём до того дня, когда американцы перестанут подражать улитке и вступят в Лигу наций. В конце концов, – продолжал он, прищурив левый глаз, она создана американцем и представляет собой единственное разумное начинание нашей эпохи. Тем не менее она вызывает непреодолимое отвращение у почитателей другого американца по имени Монро, который умер в тысяча восемьсот тридцать первом году и о котором люди типа СаксенДена никогда не вспоминают без насмешки.

Выпад, глумленье и грубый пинок.
Редкие фразы, но как они злобны!..

Читала ты эту вещь Элроя Флеккера?

– Да, – ответила поражённая Динни. – Хьюберт цитирует его в дневнике. Я прочла это место лорду Саксендену. Как раз на нём он заснул.

– Похоже на него. Но не забывай, Динни: Бантам дьявольски хитёр и великолепно знает мир, в котором живёт. Допускаю, что ты предпочтёшь умереть, чем жить в таком мире, но ведь в нём и без того недавно умерло десять миллионов более или менее молодых людей. Не помню, – задумчиво заключил сэр Лоренс, – когда ещё за собственным столом меня кормили лучше, чем в последние дни. На твою тётку что-то нашло.