В ожидании

Жалость к несчастному, лежавшему так неподвижно, словно ему никогда больше не придётся встать, охватила Эдриена. Он не думал о себе и даже не сочувствовал Диане. Поверженный Ферз пробудил в нём глубокое и невыразимое, стадное и родственное чувство, которое испытывает человек к человеку перед лицом судьбы, чьи удары кажутся ему незаслуженными. Да! Ферз спал, цепляясь за землю, как за последнее прибежище. Цепляться за вечное прибежище – землю – это всё, что ему оставалось. И те два часа, которые Эдриен провёл, наблюдая за распростёртым телом, сердце его переполнялось не бесполезной и строптивой горечью, а странным, печальным изумлением. Древнегреческие поэты понимали, какую трагическую игрушку сделали бессмертные из человека. На смену эллинам пришли христиане с их учением о милосердном боге. Милосердном ли? Нет! Хилери был прав. Что же делать, когда сталкиваешься с таким вот Ферзом и его участью? Что делать, пока в нём ещё остаётся хоть проблеск разума? Когда жизнь человека сложилась так, что он не может больше выполнять свою долю работы и становится жалким, обезумевшим пугалом, для него должен наступить миг вечного успокоения в безмятежной земле. Хилери, по всей видимости, думал так же. И всё-таки Эдриен не знал до конца, как поступит его брат в решающий момент. Он ведь живёт и работает с живыми, а тот, кто умирает, для него потерян, так как уносит с собой возможность послужить себе. Эдриен ощутил нечто вроде тайной признательности судьбе за то, что его собственная работа протекает среди мёртвых: он классифицирует кости единственную часть человека, которая не подвержена страданиям и век за веком пребывает нетленной, принося потомкам весть о чудесном древнем животном. Так он лежал; срывая травинку за травинкой, растирая их пальцами и вдыхая аромат.

Солнце клонилось к западу и опустилось уже почти до уровня его глаз; овцы кончили пастись, сгрудились и медленно двигались по склону, как будто ожидая, чтобы их загнали в овчарню. Из нор вылезли кролики и принялись грызть траву. Жаворонки один за другим стремительно падали с высоты. В воздухе потянуло холодком; деревья внизу на равнине потемнели и застыли; в побелевшем небе вот-вот должен был вспыхнуть закат. Трава перестала пахнуть, но роса ещё не выпала.

Эдриен вздрогнул. Через десять минут солнце зайдёт за холм и станет холодно. Как Ферз будет чувствовать себя, когда проснётся? Лучше? Хуже? Нужно рискнуть. Он дотронулся до Хилери, который всё ещё спал, поджав колени. Тот мгновенно проснулся:

– Хэлло, старина!

– Тс-с… Ферз ещё спит. Что делать, когда он проснётся? Может, подойти к нему сейчас и подождать?

Хилери дёрнул брата за рукав. Ферз был на ногах. Они увидели из-за куста, как он бросил вокруг затравленный взгляд, словно зверь, почуявший опасность и решающий, куда бежать. Он не видит их, – это ясно, – но почуял чьё-то присутствие. Ферз подошёл к проволоке, пролез через неё, остановился и выпрямился, обернувшись к багровому солнцу, которое, как огненный мяч, подпрыгивало теперь над самым дальним лесистым холмом. Отблески падали на лицо Ферза, и, неподвижный, словно жизнь уже покинула его, он стоял с непокрытой головой, пока солнце не закатилось.

– Живей! – прошептал Хилери и вскочил. Эдриен увидел, как Ферз внезапно ожил, с диким вызовом взмахнул руками, повернулся и побежал.

Потрясённый, Хилери воскликнул:

– Он в бешенстве, а там, у шоссе, – меловой карьер! Скорей, старина, скорей!

Братья ринулись вперёд. Но они окоченели и не могли поспеть за Ферзом, с каждым шагом набиравшим дистанцию. Безумец бежал, размахивая руками; преследователи слышали его крики. Хилери, задыхаясь, бросил:

– Стой! Он всё-таки бежит не к карьеру. Тот остался справа. Видишь? Он берет к лесу. Пусть лучше думает, что мы отстали.

Братья смотрели, как Ферз сбегает по склону, затем, когда он все так же бегом достиг леса, потеряли его из виду.

– Вперёд! – крикнул Хилери.

Они помчались вниз к лесу и вбежали в него, держась как можно ближе к месту, где исчез Ферз. Лес был буковый, кустарник рос только на опушке. Братья остановились и прислушались. Ни звука! Свет здесь стал уже сумеречным, однако полоса леса оказалась узкой, и они вскоре выскочили на её противоположную сторону. Внизу виднелись коттеджи и службы.

– Давай спустимся на шоссе.

Братья ускорили шаг, неожиданно очутились на краю глубокого мелового карьера и в ужасе замерли.

– Я не знал о его существовании, – выдавил Хилери. – Обойдём его по краю. Ты иди вверх, а я влево.

Эдриен начал подниматься, пока не достиг верхнего края карьера.

Внизу, на дне, до которого было футов шестьдесят крутого спуска, он различил какой-то тёмный, неподвижный предмет. Он не шевелился, никаких звуков оттуда не доносилось. Неужели это конец? Неужели Ферз очертя голову прыгнул в полутьму? Эдриен почувствовал, что задыхается, и на мгновение оцепенел, не в силах ни двинуться, ни крикнуть. Затем торопливо побежал назад по краю карьера, пока не достиг места, где стоял Хилери.

– Ну что?