Устав от магазинов, где все равно не мог ничего купить, я свернул в проулок. Красные неоновые огни играли на фасадах зданий.
День уже склонялся к вечеру, когда я выбрался из этого подземелья. Я пошел по направлению к Штефансплац, главной площади Вены. На пути к собору остановился, чтобы дотронуться до последнего сохранившегося в черте города дерева Венского леса – на удачу (на самом деле это было не дерево, а обезображенный старостью ствол). Напротив входа в собор Св. Стефана сидели, стояли, лежали, опираясь на костыли, нищие всех возрастов и мастей. Некоторые наигрывали что-то на музыкальных инструментах: астматическом аккордеоне, шарманке, скрипочке. Неподалеку мужчины в перуанских костюмах скакали под музыку. Я заметил десяток панков, чьи причудливые красные, зеленые и пурпурные гребни перекликались с островерхими готическими башенками собора. Панки стояли, мирно переговариваясь и покуривая. Кажется, никто не обращал на них внимания. В Москве их давно бы уже затолкали в милицейский воронок и повезли в ближайшее отделение.
Я ходил, рассматривая собор Св. Стефана изнутри, а потом присоединился к экскурсионной группе, направлявшейся в катакомбы. По словам экскурсовода, там, в особых медных урнах, хранились останки габсбургских императоров. Я было задумался, что за тайная связь существует между пищеварением, верой и династической мощью, но побоялся спросить об этом экскурсовода, суровую даму с лицом пересоленной селедки.
А потом почувствовал, что здорово проголодался, и вышел из собора. Я стоял посреди Штефансплац, окруженный туристами из Азии, хиппи в радужных футболках, панками и обычными венскими обывателями, как вдруг…
Грета, Грета Шмидт, Грета из Ч. Она стояла в двух шагах от меня, изучая фасад Штефансдома. Неужели действительно она?
– Грета, ты!? – воскликнул я.
– О, боже! Как ты здесь оказался?
– Мы уехали из Союза, наконец-то, мы эмигрировали. Я здесь всего второй день!
– Вот видишь, я всегда чувствовала, что ты что-то скрываешь.
– Ну не мог же я тебе рассказать: мы сидели «в отказе», это было опасно. Знали только ближайшие друзья.
– Мы с тобой были довольно близки…
– Да, конечно. Прости. Но подожди, а что
– Приехала на выходные.
– На выходные? С каких это пор девчонки из советской глубинки мотаются в Вену на выходные?
– Слушай, вот ты не хотел рассказывать, что твои родители собираются эмигрировать, – сказала Грета. – Я тоже не хотела ничего говорить. Спустя два месяца после того, как мы расстались, нам пришло разрешение на выезд в Германию. Мы с родителями собрались за несколько недель и быстро уехали.
– Невероятно! Я меньше всего мог представить, что встречу тебя здесь, в Вене.
– Что же тут удивительного? Ведь евреи уезжают в Израиль.
Я призадумался над словами Греты.
– Или не в Израиль. Ты, пожалуй, права, – сказал я. И спросил: – Ну, и как все это было?
– Потрясающе! Я только окончила десять классов в России, когда мы уехали. Потом еще год училась в Германии в гимназии. Было довольно трудно, я плохо писала по-немецки. Пришлось поднапрячься. Русский мне зачли как иностранный, и это помогло получить аттестат. В прошлом году я поступила в университет в Гейдельберге. Хочу стать искусствоведом. На самом деле я приехала в Вену, чтобы посмотреть кое-какую живопись для курсовой работы.
– По России скучаешь? – спросил я.
– Ни капли. Как будто я вдруг проснулась в новом доме и чувствую себя так, словно жила здесь всю жизнь. Для моих родителей все иначе. Но для меня Германия – уже дом родной.
– Ты не чувствуешь, что забываешь русский язык? – снова спросил я; мы с Гретой, конечно же, говорили по-русски.