В ожидании дождя

— Меня и так никто никогда особенно не любил, — ответил Девин. — Но большинство из них меня боится, что в общем-то неплохо. А вот ты — всем известный слабак.

— Всем известный, а?

— Так чего звонишь-то?

— Нужна информация по деятелю одному, звать Коди Фальк. Предыдущие аресты, все что угодно, имеющее отношение к преследованию женщин.

— И что я за это получу?

— Мою вечную дружбу?

— Одна из моих племянниц, — сказал он, — хочет получить на день рождения полную коллекцию Бини-Бэби.

— А идти в магазин и покупать их тебе неохота.

— Я до сих пор выплачиваю алименты на ребенка, который и разговаривать со мной не желает.

— Ага, значит, покупать эти игрушки тоже мне придется.

— Десяти должно хватить.

— Десяти? — сказал я. — Ты чего, издева…

— Фальк — через «Ф»?

— Ага, как в слове «фуфло», — ответил я и положил трубку.

Девин перезвонил мне через час и сообщил, что Бини-Бэби я могу занести ему домой завтра вечером.

— Коди Фальк, возраст тридцать три года. Судимостей не имеет.

— Однако…

— Однако, — подхватил Девин. — Один раз его арестовали за нарушение судебного постановления о запрете приближаться к некой Бронвин Блайт. Пострадавшая от претензий отказалась. Арестован за нападение на Сару Литл. Пострадавшая отказалась от претензий, а затем уехала из штата. Числился в списке подозреваемых по делу об изнасиловании Анны Бернштейн, был вызван на допрос. Обвинения не последовало, поскольку пострадавшая отказалась подписать заявление об изнасиловании, отказалась от медицинского обследования и отказалась сообщить следствию личность нападавшего.

— Приятный парень, — сказал я.

— Ага, судя по всему, просто очаровашка.

— Больше ничего?

— Подростком имел проблемы с законом, но сейчас эти документы недоступны — по достижении совершеннолетия все опечатали.

— Ну, разумеется.

— А что, он опять кому-то жить мешает?

— Возможно, — осторожно сказал я.

— Не забудь перчатки, — сказал Девин и положил трубку.

2

Коди Фальк водил перламутрово-серый «Ауди-кватро», и в девять тридцать вечера мы с Буббой увидели, как он вышел из спортзала «Маунт Оберн». Его еще влажные после душа волосы были аккуратно причесаны, а из спортивной сумки торчал конец теннисной ракетки. Одет он был в черную куртку из мягкой кожи, кремового цвета льняной жилет, застегнутую на все пуговицы белую рубашку и вытертые джинсы. Кожа его была очень загорелой, и двигался он так, словно ожидал, что все окружающие разбегутся, уступая ему дорогу.

— Я его всерьез ненавижу, — сказал я Буббе. — А я с ним даже не знаком.

— Ненависть — это хорошо, — ответил Бубба. — Ненависть ничего не стоит.

Машина Коди дважды пикнула, когда он достал брелок и снял автомобиль с сигнализации и открыл багажник.

— Вот если б ты мне разрешил, — сказал Бубба. — Он бы сейчас уже подорвался.

Бубба хотел прилепить кусок пластиковой взрывчатки к двигателю «ауди» и замкнуть его на провод сигнализации. Взрыв разнес был пол-Уотертауна и отправил обломки «Маунт Оберн» куда-нибудь за Род-Айленд. Бубба в упор не понимал, что плохого в этой идее.

— За изуродованную машину человека не убивают.

— Это где сказано?

Должен признаться, ответного аргумента у меня не нашлось.

— К тому же, — добавил Бубба, — при первой возможности он ее изнасилует.

Я кивнул.

— Ненавижу насильников, — сказал Бубба.

— Я тоже.

— Хорошо было бы, если б он больше никогда никого не насиловал.

Я повернулся к нему:

— Убивать его мы не будем.

Бубба пожал плечами.

Коди Фальк закрыл багажник и на секунду застыл, оглядывая парковку перед теннисными кортами. Выглядел он так, будто позировал для портрета, — густые темные волосы, словно вырубленные из камня черты лица, накачанный торс и мягкая, явно недешевая одежда. Он легко мог сойти за модель с обложки глянцевого журнала. Он производил впечатление человека, прекрасно понимающего, что за ним наблюдают, потому что привык, что все всегда на него пялятся — или с восхищением, или с завистью. Мир принадлежал Коди Фальку, а мы, простые смертные, только жили в нем. Но он не догадывался, что наблюдаем за ним мы с Буббой.

Коди выехал со стоянки, свернул направо, и мы последовали за ним — через Уотертаун, до границы с Кембриджем. На Конкорд-стрит он повернул налево и направился в Бельмонт, один из бостонских районов, считавшийся фешенебельным даже среди остальных, не менее престижных.

— Слушай, а чего парковку называют парковкой, если там деревьев нет, как в парке? — Бубба зевнул в кулак, глянул в окно.

— Ни малейшей идеи.

— Ты в прошлый раз то же самое сказал.

— И?

— И мне хочется, чтобы кто-нибудь мне объяснил почему. Меня это бесит.

Мы свернули с главной улицы и вслед за Коди Фальком направились в дымчато-коричневый квартал высоких дубов и шоколадного оттенка тюдоровских особняков. Заходящее солнце оставило после себя темно-бронзовую дымку, заставляя зимнюю улицу сиять по-осеннему, создавая атмосферу изысканного спокойствия, наследного богатства, атмосферу частных библиотек из темного тика, где повсюду витражи и изящные гобелены ручной работы.

— Хорошо, что мы «порше» взяли, — сказал Бубба.

— Думаешь, «Краун-Вик» тут сильно выделялся бы?