В ожидании козы

Парень засмеялся и что-то шепнул ей на ухо. Я расслышал слова: «А ты сама…» Сестра нехотя поднялась и пошла к дому. Сзади она еще больше походила на Лору, лишь чуть повыше.

– Закуришь? – спросил парень. На нем была фуражка с огромным козырьком. С плеча свисал пиджак.

– Некурящий.

Парень, насвистывая, принялся разглядывать звезды. Делал он это очень небрежно, словно перед ним были не далекие миры, а какие-нибудь стекляшки.

– Поссорились, что ли?

– Да так…

– С ними, брат, надо построже, не давать особой воли. Понял?

– Понял.

В доме хлопнула дверь. Сестра прибежала, слегка запыхавшись.

– Сейчас выйдет. Хорошо, что мама спит.

– Что делают дочки, когда мама спит? – сострил парень, набрасывая на Лорину сестру пиджак.

Лора вышла на крыльцо заспанная и удивленная – кому это потребовалось поднимать ее с постели? Из-под накинутого халата белела рубашка.

– Привет, – сказал я. – Не ожидала?

– Нет…

– Ты уже спала?

– Да…

– Извини, что побеспокоил. Шел мимо, дай, думаю, зайду…

– Ага…

Мы разговаривали, не глядя друг на друга. Между нами была кадушка. Очень неудобно разговаривать через кадушку.

Я сделал шаг в сторону, но Лора тоже сделала, и между нами опять очутилась кадушка.

– Что ты несешь? – спросила она, когда молчание уже стало невыносимым.

– Замазку.

– Зачем?

– Так… окна замажу. Дать тебе?

– Мы уже замазали.

– На… возьми…

Мне почему-то очень захотелось, чтобы она взяла замазку. Я протянул ей ком через кадушку. Она поколебалась, но взяла.

– Я хочу спать, – сказала она. – До свидания.

В калитке показался Виталька.

– Вы скоро тут кончите любовь крутить?

– Уже кончили! – Она взялась за дверь.

– Подожди… ты почему тогда не пришла?

– Потому, что оканчивается на «у».

– Очень остроумно.

– Как умею.

– Меня чуть волки не съели.

– Жаль.

Хлопнула дверь. Виталька потянул меня за рукав.

– Побежали, поздно уже.

Мы опять помчались по темным улицам. Когда райцентр остался далеко позади, Ерманский вдруг спохватился:

– А где твоя замазка?

– Отдал, – сказал я мрачно. Мне было жалко замазки. Ни любви, ни замазки…

Виталька остановился на полном скаку, словно конь, увидевший перед собой стену.

– Кому? – шепотом спросил он.

– Ей…

– Идиот! – закричал Виталька. – Ты знаешь, кто она? Дочь школьного завхоза!

Первая любовь (продолжение)

Все утро мы думали, как выкрутиться, и ничего не могли придумать. И так и этак выходило, что мы влипли, и влипли крепко. Правда, у меня была слабая надежда, что Лора не придаст должного значения замазке, выбросит, например, куда-нибудь ее или, узнав, что замазка со школьных окон, не продаст нас. Но Ерманский на этот счет держался другого мнения.

– Ты не знаешь девчонок, – сказал он. – Они ябеды от рождения. Вот посмотришь, выдаст с потрохами.

Завхоз появился после обеда. Это был угрюмый, черный, тощий дядька. Из нашего окна было видно, как он тщательно вытирал ноги о траву (утром прошел сильный дождь), а затем снял на крыльце сапоги и вошел в ерманский дом.

Мы повесили снаружи на нашу дверь замок, залезли в комнату через окно и притаились, ожидая, что же будет.

У Ерманских завхоз пробыл недолго.

Надев сапоги, он вошел в нашу калитку, осмотрел внимательно замок, дом, особенно рамы окон, словно поковырял на них старую замазку, и неторопливо зашагал в сторону райцентра, держа под мышкой ком, завернутый в стенгазету.

– У-у, гад! – выругался Виталька. – Сколько на нем пацанов погорело… Кулак чертов! Пойду узнаю, что он там говорил.

Виталька побежал домой. Его не было очень долго. Мы с Вадом уже успели сварить картошку и съесть ее, а Ерманский все не показывался. Наконец он пришел очень мрачный. Я никогда не видел его таким мрачным. Виталька поманил меня пальцем, и мы вышли во двор. Вад обиженно засопел. Он уже с утра дулся на меня из-за того, что я не рассказывал ему, где мы были ночью.

– Дело дрянь, – сказал Виталька, усаживаясь на влажное после дождя бревно. – Переполох подняли страшный. Твоя продала и тебя и меня. Вызывали милицию, написали акт.

– Но ведь они нашли замазку…

– Дело не в замазке, хотя и это тоже… Дело в стенгазете.

– При чем тут стенгазета? – удивился я.

– Оказывается, их нельзя срывать. Их сдают в архив.

Виталька был очень расстроен. Он считал, что его должны исключить из школы, а меня не принять.

Да, это были очень плохие новости. Представляю, как воспримет их отец… Остался только один выход – бежать. Бежать завтра же!

Мы долго молчали.

– Мать плачет, – сказал вдруг Виталька. – Но не в этом дело. Отец узнает – убьет. Он меня один раз за то, что стащил в физкабинете батарейку, три дня бил.

– Мне тоже достанется.

– Есть только один выход…

– Какой?

– Сказать, что нас послал Комендант. А Коменданту что они сделают? Из школы он все равно исключен.

Я покачал головой.

– Нет. Так нельзя.

– Он даже и не узнает. К нему никто и не пойдет.

– Все равно. Так нечестно.

– Честно… нечестно… Завтра с утра нас в школу вызывают… Узнаешь…