В ожидании козы

Вад устроил на меня покушение, как устраивал когда-то на отца. Теперь я понял, что чувствует в таких случаях человек. Он чувствует ненависть и бесстрашие. Я рванулся напрямик к Вадовой кровати, но там Вада не было, а под одеялом стояло ведро с водой, которое опрокинулось мне под ноги, когда я рванул одеяло.

– Ах, сопляк! – крикнул я. – Значит, так?

Наверно, они спрятались на Авесовой кровати. Я побежал туда и получил вторично холодный душ. Тогда я остановился, чтобы собраться с мыслями. Конечно, они сидят в печке.

Я шагнул к печке, и тотчас же мимо моего уха просвистело что-то тяжелое. Итак, они были там. Предстоял нелегкий штурм.

Так началась гражданская война.

Штурм печки

– Вылазьте! Хватит валять дурака! – крикнул я. – Мне некогда с вами играться. Я хочу спать.

– Рожь и сало!

Железная кружка ударила меня в грудь.

– Ну, держитесь тогда!

Я метнул кружку обратно.

Послышался лязг. Они закрылись печной заслонкой. Я понял, что крепость неприступна.

Я собрал с их кроватей одеяла и навалил на свою кровать. Сверху еще я положил их пальто. Потом я залез в этот блиндаж и притворился спящим. Сначала они исправно бомбардировали меня всякой всячиной, но делали хуже лишь своим пальто. Потом им надоело.

Я все-таки заснул. Проснулся я от того, что кто-то осторожно тащил у меня из-под головы мешок. Это был дядя Авес. Терять нельзя было ни секунды. Я кинулся на Старшего Брата и быстро вытащил из его кармана пистолет. Потом я с победным воплем пошел на штурм печки. Вад только один раз успел огреть меня скалкой, но тут же был захвачен в плен. Печка пала. Враг был разбит. «БС» перестала существовать. Воцарилась Разумная Революционная Диктатура. Это произошло в 3 часа ночи 15 августа. Дядя Авес сидел на своей мокрой кровати и тихо всхлипывал.

– Река Хунцы, ты погнул мне ребро. Отдай мой пистолет.

Сильный, вооруженный до зубов, я залез в печку и закрылся заслонкой.

Где протекает река Хунцы!

Сильный, вооруженный до зубов, я вышел во двор. Мир вокруг не изменился. Так же трещали в мокрых кустах сирени птицы, так же ткало неяркое красное солнце узоры на ковре из подорожника, заваленном седой росой.

Изменился я сам. Я вышел в этот мир уверенным и властным. Я никогда не думал, что иметь власть так приятно. На ветках сирени трепыхался воробей. Я мог вытащить из приятно тяжелого кармана пистолет и сразить его наповал. А мог и даровать ему жизнь.

Из дому вышли разбитые остатки «БС».

– Дай сальца, – сказал Старший брат, грустно разглядывая свои вынутые челюсти.

– Я же сказал: будем есть только один раз – в обед.

Мои слова прозвучали весомо и убедительно. Дядя Авес, видно, это тоже понял. Он лишь шмыгнул носом и подтянул галифе.

– Вот гад, – буркнул Вад с ненавистью. Но его слова ничуть не обидели меня, даже наоборот – польстили. Какая же это диктатура без ненависти?

– Итак, Сева Иванович, я вас жду.

Это было сказано очень солидно.

– Зачем? – спросил дядя Авес. – Завтракать?

– Будете возить на волах трос.

– Я не умею возить трос, – поспешно сказал Старший брат. – И я боюсь этих самых… Они бодаются.

– Привыкнете.

– У меня вот тут болит, и тут, и тут.

– На волах не трудно. Сиди себе да сиди.

– У меня и там болит.

Вад выступил вперед.

– Дядюшка больной, ему нельзя работать.

– Но ему можно есть, а для этого надо работать.

– Подавись своим салом!

Вад повернулся и ушел.

– Пять мешков травы на сегодня! – крикнул я ему вдогонку. – Или отдеру ремнем!

– Я лучше буду рвать траву, – торопливо вставил дядя Авес.

Великодушие – неизменный спутник диктатуры.

– Хорошо, – сказал я. – Только без этих штучек. «Братья свободы» распущены. Не вздумайте уходить в подполье и устраивать на меня покушение. Это ни к чему хорошему не приведет. Выделяю вам продукты – приготовьте обед.

При слове «обед» дядя Авес оживился.

– Я сделаю галеты. Это очень вкусно. Ты никогда в жизни не ел галет. Но за это ты должен отдать мне пистолет.

Он, видно, несмотря на последние события, продолжал считать меня ребенком.

– Да? – спросил я.

– Да, – прошамкал дядюшка.

– Да? – переспросил я и вытащил пистолет.

– Да… – повторил дядюшка не столь уверенно.

Я навел пистолет на кусты, в которых возился воробей. Эта птица раздражала меня своей суетней. Она должна стать первой жертвой диктатуры, ибо диктатуре нужны жертвы, чтобы поддерживать уважение к себе.

Я начал уже нажимать курок, как из кустов вылез школьный завхоз. Колени и локти его были измазаны глиной. Завхоз отряхнулся, вытянул руки по швам. Воцарилось молчание.

– М-да, – сказал дядюшка Авес, – река Хунцы.

– Какая река? – машинально спросил завхоз.

– Хунцы, – машинально ответил дядя.

– Хунцы… В какой это части полушария?

– Вообще…

Собеседники помолчали.

– Ну, ладно, я пошел, – сказал завхоз. – Я здесь случайно. Шел мимо, дай, думаю, зайду, проведаю Виктора. Ты что-то не показываешься. Зашел бы как-нибудь, чайку попили. До свиданья!

– До свиданья, – сказал дядюшка Авес и задумчиво вставил в рот челюсть.