В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

– Напротив. Прелесть как хорошо. Ужасно чудесно вышло. Шик. Все в восторге. Офицер сейчас говорил, что это не всякая и француженка догадается.

– Что мне француженка! Я теперь сама всякой француженке нос утру. Плевать мне на француженку. Меня вон в настоящий большой театр приглашают, чтобы оперетку играть… – похвалялась Надежда Ларионовна, гордо вздернув носик. – Приехал антрепренер из провинции и предлагает четыреста рублей и бенефис. Да даст и больше.

Костя вспыхнул.

– Ах, Надежда Ларионовна, вот об этом-то я с тобой и хотел поговорить, – начал он. – Я слышал уже об этом от Лизаветы Николаевны.

– Отговаривать хотите? Не отговорите, – махнула рукой Надежда Ларионовна. – Сил не хватит.

– Да не я один. То же самое и твой антрепренер Караулов.

– Караулов – первый сквалыжник. Пусть даст пятьсот рублей и бенефис, да пусть мне в бенефис «Прекрасную Елену» поставит. А то ведь норовит вон на конфектах отъехать…

Сердце Кости болезненно сжалось, и он снова начал:

– Надюша, разочти: ведь он дает сто двадцать пять рублей и бенефис… Может быть, даст и полтораста. Не поедешь, так ведь и неустойки ему не платить.

– Ах, оставьте вы, пожалуйста! Мне из этого прокопченного театра-то только бы выбраться.

Костя встал, подошел к ней и украдкой шепнул:

– Ты меня пожалей. Ведь я без тебя с ума сойду.

– Да чего вы боитесь-то? Ведь я через три месяца обратно вернусь. Скажите на милость, какая ревность! – громко крикнула Надежда Ларионовна. – И уж когда вернусь, тогда другая цена будет.

– Да тебя и так оценят, и без отъезда оценят, – шептал Костя.

– Подите вы! Вы, кажется, с Карауловым-то заодно.

– Да ведь здравый смысл…

– Отстаньте.

– Да выслушай меня прежде. Ты проси у него двести рублей и бенефис. А бенефис Караулов тебе устроит такой, что тебе и от публики подарок будет.

– Золотой тоненький браслет с бирюзой, как Черкасовой поднесли? Благодарю покорно. Нет, нет, вы оставьте об этом… После поговорим. Ведь мы сегодня ужинать куда-нибудь поедем – ну там и поговорим. Тетенька! Да будет вам мех-то лизать! – крикнула Надежда Ларионовна на тетку. – Словно кошка или собака лижете. Вы лучше убирайте костюм-то в корзинку. А то новый костюм и зря по стульям валяется.

В дверях уборной стоял антрепренер Караулов, улыбался Надежде Ларионовне и бесшумно аплодировал, прикладывая ладонь к ладони.

Глава XX

– Прелестно, божество мое, прелестно, – говорил антрепренер Караулов, обращаясь к Надежде Ларионовне. – Сегодня вы превзошли себя. Я сидел в зале и дивился, дивился на вашу находчивость, когда вы после поднесения появились в шубе, накинутой на костюм. Выдумка шикарная. Знаете, теперь будут подражать вашей выдумке, будут нарочно выходить в трико и сверху в шубе. Очень эффектно вышло. Вся публика в восторге. Дайте ручку поцеловать.

– Было бы за что, – отвечала Надежда Ларионовна, делая серьезное лицо и пряча руки за спину. – Насчет жалованья сквалыжничаете, а сами лезете руки целовать.

– Я сквалыжничаю? Я? Да я грудь мою разорвал бы для вас, ежели бы не был стеснен долгами. Ведь только черту рогатому и не должен. От радости жид-то у меня в кассе сидит, что ли? Для украшения я его туда посадил разве?

Ведь его жиды кредиторы туда посадили, чтобы он выгребал для них полсбора.

– От ваших разговоров мне ни тепло ни холодно, – сделала гримасу Надежда Ларионовна.

– Погодите, будет и вам тепло, сделайте только, чтобы мне было чуточку потеплее. А сделать это вы можете, вас полюбила публика, сборы начались. Я пришел просить и слезно умолять, чтобы вы не принимали предложения Голенастова. Не ездите в провинцию, челом вам бью… – Караулов низко поклонился и хотел протянуть руку до полу, но покосился на стоявших в уборной двух статисточек и сказал: – Идите, миленькие, к себе. Нечего вам тут делать, дайте поговорить.

Те сконфузились и вышли из уборной.

– Первой актрисой вы у меня будете, – продолжал Караулов, обращаясь к Надежде Ларионовне после ухода статисток. – Все для вас сделаю.

– Пятьсот рублей и бенефис, – отчеканила Надежда Ларионовна.

– Невозможно этому быть, ангел мой… Чего невозможно быть, так зачем говорить? И с какой же стати с меня-то вы пятьсот рублей требуете, если соглашаетесь ехать к Голенастову на четыреста?

– Там большая сцена, там большие оперетки ставятся, а у вас вместо сцены курятник. Думаете, приятно мне свой талант на такой сцене губить? И наконец, кто меня здесь видит? Так какие-то… голоштанники.

– Вздор-с, вздор-с… Сегодня много офицеров приехало.

– У которых шиш в кармане.

– Тоже вздор-с… Интендантский полковник сидит, а у этого полковника два дома каменных. Наконец, сегодня два богатых купца… Один лесник, а другой на Калашниковской пристани хлебом торгует.

Костю покоробило.

– Надежда Ларионовна, да зачем вам богатые? – вставил он свое слово.

– Не ваше дело. Не суйтесь. Сидите и молчите.

Караулов опять продолжал:

– И ежели здраво посмотреть, то предложение Голенастова никакой вам выгоды не представляет.

– Мое дело, – отвечала Надежда Ларионовна.