В ожидании олимпийцев

Не такого приветствия я ожидал, ни на мгновение все темы вчерашнего разговора не напоминали мне о себе этим утром. Но я с удовольствием сел рядом с девушкой в прелестном садике, под смягченными защитой лучами утреннего солнца.

— Так что? — сказал я не совсем внимая ее словам и целуя руку Рахили в знак приветствия. Руку она отняла не сразу.

— Эта идея дает парочку интересных возможностей развития действия. Понимаешь, Иешуа становится мучеником. Я могу хорошо представить, что в таких обстоятельствах христиане создали бы гораздо более сильное движение. Оно даже могло иметь существенное значение. В те времена в Иудее постоянно царило замешательство — время от времени появлялись пророчества и слухи о мессиях, о каких-то изменениях в обществе. Христиане могли бы даже стать самой важной силой в Иудее и захватить там власть.

Я попытался быть тактичным.

— Не удивляюсь, что ты так гордишься предками, Рахиль. Но, по сути, какая в том разница? — По-видимому, такта все же было маловато. Она повернулась ко мне, и я заметил, как ее брови начали сурово морщиться. Тогда я стал думать быстрее и обратился к защитной тактике: — А с другой стороны, почему бы не предположить, что его теория вышла за границы Иудеи?

Морщинка все же появилась, но выражая, скорее, удивление, а не гнев.

— Как это понять: за границы Иудеи?

— Ну, представим, что эта иудейско-христианская... как ее назвать? Философия? Религия?

— Мне кажется, что это, понемногу, и то, и другое.

— Значит, религиозная философия. Допустим, что она распространилась по всему миру, а не только в Иудее. Вот это могло бы стать интересным.

— Так ведь ничего подобного не произо...

— Рахиль, Рахиль, — нежно сказал я, ложа палец ей на губы. — Мы же говорим о том, что было бы, если бы... Помнишь? Каждый автор научных романов имеет право на свою большую ложь. Скажем так: это мой обман, моя ложь. Допустим, этот христиано-иудаизм стал мировой религией. Ей поддался даже Рим. Возможно даже, что Город станет местом для... ну, как его... синедриона христиано-иудеев. И что тогда произойдет?

— А уж это ты мне скажи, — ответила она, наполовину подозрительно, наполовину с интересом.

— Нууу, тогда... — начал я, напрягая воображение опытного автора научных романов. — Тогда может возникнуть ситуация, которую ты описывала, рассказывая о древней истории Иудеи. Возможно, что весь мир разделился бы на секты и направления, сражающиеся друг с другом.

— В войнах? — недоверчиво спросила она.

— В больших войнах. А почему бы и нет? Ведь нечто подобное уже было в Иудее, правда? И сражения продолжались бы все время, вплоть до наших дней. Ведь, в конце концов, это Пакс Романум удерживает весь мир в единстве уже более двух тысяч лет. А без этого... без этого... — продолжал я все быстрее, делая в памяти заметки того, о чем говорю, — все племена Европы превратились бы в независимые города-государства. Как греческие, только крупнее. И сильнее. И они бы дрались: франки против виков с севера, против бельгов, против кельтов...

Рахиль покачала головой.

— Люди не были бы настолько глупыми, — заметила она.

— Откуда ты знаешь? Так или иначе, это всего лишь научный роман, дорогая. — Тут я не замолчал, чтобы поглядеть, как она отреагирует на это «дорогая». Я упрямо шел дальше, оценив и ее замечание: — Люди будут такими глупыми, какими я их придумаю... до тех пор, пока читатели сами будут принимать это условие. Но ты еще не услыхала от меня самого интересного. Скажем так, эти иудейские христиане будут очень серьезно относиться к своей религии. Они ничего не станут делать без воли своего бога. Сказанное Яхве и сейчас является законом, что бы не произошло. Ты понимаешь? Это значит, что их совершенно не интересовали бы, к примеру, научные открытия.

— Тут ты пересолил! — внезапно обидевшись, перебила она меня. — Или ты считаешь, что мы, иудеи, не интересуемся наукой? Я? Или дядя Сэм? А ведь мы наверняка иудеи!

— Так ведь не христиане, дорогая моя. А это огромная разница! Почему? А потому, что я так решил. Это мой роман! Так, минуточку... — прервался я, чтобы немного подумать. — Ладно, представим, что христиане вступают в долгий период интеллектуального застоя, и вот тогда... — Я замолчал, но вовсе не из-за того, что не знал, о чем говорить дальше, а ради усиления эффекта. — И вот тогда появляются Олимпийцы!

Она поглядела на меня, ничего не понимая.

— И что, — без всякого энтузиазма попросила она продолжать.