В ожидании первого снега

В общежитии комендантша открыла комнату, по углам четыре кровати, застеленные свежим бельем. Стол, стулья. Чисто и уютно.

Стол поставили на середину комнаты, придвинули две кровати — стульев не хватало. Костик извлек откуда-то две бутылки коньяка — когда успел, одному богу ведомо. Разлил Гриша в разнокалиберную посуду, чокнулись.

— Ну, хлопцы, — провозгласил Алексей Иванович. — Поработали, значит, теперь и отдыхать треба. А на работу вы молодцы, грех жаловаться на вас. Давайте!

Гриша принес гитару, пели до хрипоты, даже не пели, а орали все песни, какие знали. А пустые бутылки катились под кровать. И там, ударяясь друг о друга, жалобно звякали.

Первым засобирался Алексей Иванович:

— Пойду до хаты, а завтра жду в гости, как договорились, обновим фатеру.

— Алеше Ивановичу квартиру дали в новом доме, — сообщил Костик Микулю. — Если приедет жена… если приедет — справит новоселье, все честь честью.

— Уж тебе, Петушок, на новоселье не бывать! — ухмыльнулся Березовский.

— Как это не бывать! — огрызнулся Костик. — Как же без меня-то, я обязательно там буду!

— А вот и нет! — тянул свое Березовский. — Я по Березову знаю его жену — стр-рогая!

— Ну и что?

— Стр-рогая! Если приедет, лично я сомневаюсь, чтобы приехала. Если приедет, такого шалопая, как ты, по башке мешалкой и вон!

— Эй, кочеты кубанские… — начал Гриша.

— Я сибирский! — сердито перебил Костик.

— А, все одно, — отмахнулся Гриша. — Кончай петушиться — к Маруськам пойдем!

Предложение понравилось всем — загалдели все разом и начали собираться.

— Гитару, гитару не забудь, Гриша — кричал Березовский.

— У них там есть музыка, — пробасил Гриша, влезая в куртку.

— Пригодится, про запас!

— Ладно, закуску не забудь!

— К черту закуску, где вино?

Шли шумной толпой по леску довольно долго, натыкаясь в светлых сумерках на деревья. Говорили все сразу, не слушая друг друга. Потом снова запели. Перелазили через какие-то изгороди.

Наконец прошли в низкие двери и очутились в комнате, где были три девушки. Микулю они показались одинаково симпатичными и милыми.

Подсели к столу.

— Хлопцы, за разведчика! — отрезвевшим голосом провозгласил Гриша. — Маруси, вы тоже… за разведчика нефтяного, взяли!

— За нефтяных королей!

— За бурилу!

— За женщин, за женщин!..

Высокая блондинка обняла Костю за шею и что-то говорила ему. Время от времени встряхивала его за плечи, отчего голова парня моталась во все стороны. Он обмяк и чудом держался на ногах, будто спиртное расплавило ему кости.

Гриша с улыбкой на широком лице топтался около бледной девицы с распущенными волосами неопределенного цвета.

Микуль видел перед собой колышущееся тело веселой толстушки и думал: отчего у ее платья такой большой вырез на груди? Он так далеко уходит вниз, даже неприлично смотреть. Буровику, может, и полагается такое, и, может, это помогает ему в поисках нефти, а охотнику никак нельзя — удачи не будет, все звери и птицы в тайге отворачиваться станут от него, начнут избегать встречи с промысловиком. На календаре сейчас июль, до первого снега еще далеко — может, еще на охоту вернусь: нужна мне удача, нужна… Может, материи на вырез-то не хватило?! — вон какая блестящая ткань, наверное, дорогая и редкая, в Ингу-Ягуне никто не носит такого платья. А подол зачем такой длинный, мешает ходить — надо оттуда перешить кусок на грудь. Под ладонями туго обтянутая талия, теплая и податливая.

Один Ракович сидел безучастно за столом в обществе бутылок. Печальные глаза, не мигая, смотрели в одну точку на скатерти.

Микулю ужасно захотелось спать. Он приткнулся к стенке и тут же провалился в черную пропасть.

…Очнулся в общежитии от влажного утреннего воздуха, ворвавшегося в открытые двери — кто-то вышел. В комнате был только Ракович.

— Ребята где? — спросил Микуль.

— Здесь где-то.

— Голова-то как?

— Я же почти не пил. И тебе не советую. Вчера лихо опрокидывал.

— Сам-то ведь тоже…

— Меру знаю, да и неудобно отказываться.

— Деньгу копишь?..

Глаза Раковича жестко блеснули, и, помедлив, он тяжело, но спокойно выдохнул:

— Да, коплю…

Наступила неловкая пауза. Микуль пожалел, что ввязался в этот разговор. А Ракович внимательно разглядывал его, будто впервые увидел. Потом отвел глаза и заговорил, тяжело отвешивая слова:

— Чужие слова повторяешь. Да, коплю. Мне много надо. — Голос дизелиста зазвенел на пределе. В комнате стало жарко. — Но я ненавижу деньги!..

Ракович замолчал, словно споткнулся, как-то сник, надломился. И когда совсем успокоился, начал глухим голосом: