В ожидании прошлого

— Движимый ложной жалостью, — сказал Стоун, — я нарушил устав нашего жилого комплекса. Но меня беспокоит главным образом не проступок сам по себе, а мотивы, которые за ним стоят. Проступок этот — результат неправильного отношения к собрату, жильцу нашего дома. Мой сосед, мистер Иан Дункан, завалил свой очередной релпол-тест, и было ясно, что его выселят из «Авраама Линкольна». Я симпатизировал ему, ибо подсознательно и самого себя считаю неудачником, как жилец этого дома, и как гражданин вообще, и потому я сфальсифицировал его ответы так, чтобы он прошел тестирование. Очевидно, мистеру Иану Дункану нужно устроить новое испытание, а сфальсифицированный мной результат следовало бы аннулировать.

Он пристально поглядел на капеллана, но выражение лица Дойла было непроницаемым.

«Теперь-то за Дунканом и его кувшином установят пристальный надзор», — подумал Стоун.

«Духовник» начал анализировать его рассказ. Вскоре из него выскочила перфокарта, и Дойл поднялся из-за стола, чтобы взять ее. После долгого, очень внимательного исследования он принялся разглядывать Стоуна.

— Мистер Стоун, — сказал он, — вывод таков, что ваша исповедь исповедью вовсе не является. Что у вас на уме? Начинайте все с самого начала. Ваш самоанализ недостаточно глубок, материалу, представленному вами, далеко до подлинности. И я предлагаю, чтобы вы начали с признания в попытке исказить суть своей исповеди сознательно и преднамеренно.

— Ничего подобного, — возразил Стоун и замолк, прямо-таки онемев от страха. — М-может б-быть, лучше бы обсудить эти вопросы с вами неофициально, сэр? Я в самом деле подтасовал результат релпол-тестирования Иана Дункана. Это факт. Что же касается моих мотивов…

— Разве вы сейчас не позавидовали Дункану? — перебил его Дойл. — Его успеху в исполнительском мастерстве, открывшему ему дорогу в Белый дом?

Наступила тишина.

— Это… могло быть, — проскрипел, признаваясь, Стоун. — Но это не меняет того факта, что по закону Иан Дункан не должен жить здесь. Его следует выселить, независимо от моих мотивов.

Загляните в кодекс муниципальных жилых домов. Я знаю, что там есть раздел, относящийся к ситуации, подобной этой.

— Но вам не уйти отсюда, — упорствовал капеллан, — не сознавшись во всем. Вы должны удовлетворить машину. Вы пытаетесь добиться принудительного выселения соседа, чтобы ублажить свои эмоциональные, психологические потребности. Сознайтесь в этом, а затем, возможно, мы сможем обсудить ту часть кодекса, которая имеет касательство к Дункану.

Стоун застонал и еще раз прикрепил к своему черепу хитроумную систему электродов.

— Ладно, — проскрипел он. — Я ненавижу Иана Дункана, потому что он артистически одарен, а я — нет. Я желаю предстать перед жюри присяжных, состоящим из двенадцати жильцов этого дома, который и определит наказание за мой грех. Однако я настаиваю на том, чтобы Дункана подвергли повторному релпол-тестированию! Я не откажусь от своего требования — у него нет ни малейшего права проживать здесь, среди нас. Это и безнравственно, и противозаконно.

— По крайней мере, теперь вы честны, — сказал Дойл.

— Вообще-то, — отозвался Стоун, — мне нравится игра на кувшинах. И мне пришлось по душе их выступление. Но я вынужден вести себя именно так, поскольку только такое поведение, по моему глубочайшему убеждению, в полной мере отвечает общественным интересам.

«Духовник», как показалось Стоуну, выстреливая вторую перфокарту, насмешливо фыркнул. Хотя, это, конечно, была всего лишь игра воображения.

— Вы топите себя все глубже и глубже, — сказал Дойль, расшифровав карту, — Поглядите-ка сами. — Он угрюмо протянул карту Стоуну. — В вашем мозгу бунтуют путаные, противоречивые мотивы. Когда вы исповедовались в последний раз?

Густо покраснев, Стоун промямлил:

— Кажется… в прошлом августе. Капелланом был тогда Пэйп Джоунс. Да, это было в августе.

На самом деле это было в начале июля.

— С вами придется немало поработать, — сказал Дойл, закуривая сигарилу и откидываясь на спинку стула.

* * *

После оживленного обсуждения и горячих споров открывать свое выступление в Белом доме они решили с «Чаконы ре-мажор» Баха. Элу она всегда очень нравилась, несмотря на все трудности ее исполнения, двойные синкопы и тому подобное. Дункан же нервничал от одной только мысли об этой чаконе. Он хотел теперь, когда, наконец, все уже было решено, начать с куда более простой «Пятидесятой сюиты для виолончели без оркестра». Но менять что-либо было уже поздно. Эл отослал программу концерта секретарю Белого дома по вопросам науки и культуры мистеру Гарольду Слезаку.

— Ради Бога, не волнуйся, — сказал Эл. — Тебе ведь вести вторую партию. Или ты согласен отдать вторую партию мне?

— Нет, — ответил Иан.

Это и в самом деле облегчало его задачу. Партия, которую собирался исполнять Эл, была гораздо более трудной.