В ожидании счастья

— Не от меня, — сказала я. Однако он попытался вывернуться. Я подала знак мадам Кампан, чтобы она записала имя женщины и напомнила мне о том, что для нее нужно что-нибудь сделать, и распорядилась о возвращении во дворец.

Маленький Жак брыкался всю дорогу и пронзительно кричал, что хочет к Марианне и своему братику Луи. Он был смелым малышом.

— Ты не представляешь, дорогой, какой это счастливый день для тебя, — говорила я ему, — и для меня тоже.

Я рассказывала ему об игрушках, которые у него будут, о собственном маленьком пони. Что он думает об этом? Он остановился и сказал:

— Хочу Марианну.

— Это преданный малыш, которого не подкупишь, — сказала я и крепко обняла его. Он стал вырываться, словно дикий зверек. Его шерстяной чепец свалился, и я пришла в восторг, поскольку без него он оказался еще прелестнее. Я думала, насколько привлекательнее он будет выглядеть в одежде, которую я придумаю для него. Скоро мы снимем это красное платье и маленькие деревянные сабо.

Во дворце удивились, увидев меня ведущей за руку маленького крестьянского мальчика. Он был так поражен при виде всего окружающего, что перестал плакать.

Это назвали самым последним безрассудным поступком королевы. Но мне было все равно. Наконец-то у меня был ребенок, пусть даже не от моей плоти и крови. Я немедленно нашла для него няньку, жену одного из моих слуг, у которой были свои дети и которая, по моему мнению, была хорошей матерью. Я отдала распоряжение о том, чтобы он был одет соответствующим образом, поскольку в его жизни наступил новый этап. Затем с помощью мадам Кампан я занялась приготовлениями к тому, чтобы отправить братьев и сестер моего нового любимца в школу.

Те дни были самыми счастливыми в моей жизни за долгое время. Когда я видела своего приемыша в белом, отделанном кружевами платье с поясом розового цвета, украшенном серебряной бахромой, и в маленькой шляпе с пером, он казался самым красивым созданием, которое мне приходилось когда-либо видеть.

Прижав его к груди, я плакала над ним, и на этот раз он не противился. Он смотрел мне в лицо своими изумленными красивыми голубыми глазами и называл меня «мама».

Я называла его Арман. Это была его фамилия, и мне казалось, что она больше подходит при дворе, чем имя Жак. Каждое утро его приносили ко мне, и он сидел на моей постели до церемонии вставания; мы вместе завтракали, а иногда и обедали. Изредка к нам присоединялся и король; постепенно его любовь к маленькому Арману росла.

Его капризы могла усмирять только я. Он любил сидеть на постели и играть перьями и украшениями моих головных уборов. Когда я особенно тщательно одевалась к какому-либо балу или банкету, я специально показывалась ему.

Раз я любила его, то и он любил меня? Мне не приходила в голову мысль, что у ребенка могут быть глубокие эмоции — возможно, более глубокие, чем мои собственные.

Ни у кого не было сомнений в том, что отношения между мужем и мной неудовлетворительны. Хотя он никогда не проявлял ко мне никаких чувств, кроме доброты, было очевидно, что компанию с другими он предпочитает моему обществу. Больше всего времени он проводил с Гаменом. Я совершенно не касалась политики. Людовик ясно дал понять, что, несмотря на снисходительность ко мне — он терпел мою расточительность, оплачивая мои долги, экономил, чтобы сбалансировать мои расходы, и даже разрешил мне приблизить к себе крестьянского ребенка, — он не собирался позволять мне вмешиваться в государственные дела.

Беспокойство матушки, Мерси, Вермона и Кауница было очевидным. У нее имелись враги в Европе, главным из которых был Фридрих Прусский, прозванный многими Великим, а матушкой — Извергом.

У Фридриха повсюду были шпионы, поэтому он был хорошо осведомлен о неспособности короля Франции вести нормальную супружескую жизнь, и ему пришла в голову мысль, что опытная женщина может добиться того, что не удалось неискушенной девице. Такой женщиной была хорошо известная актриса театра Комеди Франсез Луиза Конта. Она была более чем красива: чувственная, опытная, с огромным обаянием; за ней ухаживали многие придворные вельможи.

Такая любовница — Фридрих был уверен в этом — могла бы помочь королю. Во всяком случае, стоило попытаться. Но прежде чем поощрять такую любовную связь, необходимо было удостовериться, что восхитительная Конта будет дружественна по отношению к Пруссии. Если бы не бдительность Вермона и Мерси, я не знаю, что получилось бы из этого, но в одном уверена: мой муж никогда не изменял мне.

Мерси, однако, вскоре написал об этом матушке. Какое волнение должно было подняться в Хофбурге! Я представляю совещания между Иосифом и мамой. Самомнение Иосифа стало проявляться более, чем когда-либо, и в качестве главы семьи он считал, что его долг состоит в том, чтобы следить за благополучием в ней и сохранением доброго имени ее членов.