В ожидании счастья

Конечно, Герберт запротестовал: этого не случится, он-де ее любит, а жену уже нет.

— Во-вторых, — продолжала Бернадин, — я не хочу выходить замуж. Точка.

Герберт не поверил.

С точки зрения Бернадин, ему вообще не на что жаловаться: хорошо провели время, что ему еще? Ей от него нужно было нечто совершенно конкретное. А он, видимо, решил, что у них серьезней, чем просто секс. Может, он даже возмечтал, что она влюбится в него по уши, голову потеряет? Не тут-то было. Герберт даже не догадывался, что всего-то навсего, когда ей становилось слишком холодно и одиноко в постели, Бернадин знала кого ей позвать. Она его использовала. Ну и что? Они с женщинами тысячу лет так обращаются, думала она. А мы добрые, позволяем.

Но Герберт оказался не из тех, кому можно сказать нет, и все. Он знал, что дети ее уехали, и продолжал названивать. Бернадин это надоело, и потом, пора ему уяснить, что она не собирается сдаваться в минуту слабости, поэтому она включила автоответчик и перестала отвечать на его звонки на работе.

Бернадин сидела на диване и читала журнал. На это у нее ушло тридцать пять минут. Потом, чтобы хоть чем-нибудь заняться, пошла в ванную; увидев на раковине следы зубной пасты, достала моющее средство и принялась чистить раковину. Затем, незаметно для себя, вымыла зеркала ванну, панели душевой и унитаз. И ни капельки не устала: нерастраченную энергию просто некуда было приложить. Заметив на стене грязные пятна, подумала, что надо бы сходить купить краски, но сообразила, что магазин был уже закрыт.

Бернадин почти пожалела что ототдали Чэмпа. Этот ротвейлер, как и прочие восемь или девять домашних питомцев, типа хомячков, кроликов, белых крыс, кошек и ящерицы, побывавших в доме до него, не прижился. Бернадин говорила Джону, что детям нужна собака, а не медведь, и эта порода собак — не совсем то, что нужно.

— Боже мой, Бернадин, это же не бешеный бык, — сказал он тогда. — Они, конечно, здоровые, но дружелюбнее коккер-спаниеля, вот увидишь.

В четырехмесячном возрасте Чэмп своими „детскими зубками" укусил Джона-младшего. Весил он тогда уже девятнадцать килограмм. Оника всякий раз, когда он норовил лизнуть ее, лупила его наотмашь: они друг друга не переносили. Из ревности. Если Чэмп видел, что Бернадин чем-нибудь занята с Оникой — рисует, читает, помогает убирать комнату, — он подскакивал к окну снаружи и начинал скрести лапами. И лаять. Лаял он без устали. А потом Джон-младший отказался его кормить, потому что, хотя пса и водили на дрессировку, он по-прежнему постоянно наскакивал на мальчика, сбивая его с ног.

В восемь месяцев Чэмп весил уже больше сорока килограммов. Бернадин он любил. Ведь именно она его кормила, выгуливала, трепала за уши и почесывала под подбородком. Но Чэмп терпеть не мог поводок. И однажды, после обычной игры на воле просто не дал его снова надеть.

— Чэмп, ко мне! — скомандовала Бернадин.

Пес обернулся, посмотрел на нее и побежал дальше.

— Ко мне, — повторила она но строже.

А Чэмп как ни в чем не бывало резвился на чужих лужайках, метил деревья в чужих дворах и топтал чужие цветы.

Уперев руки в бока, Бернадин крикнула:

— Чэмп, я сказала, ко мне!

Но он всего лишь остановился и сел, оглядываясь по сторонам со скучающим видом. Она подошла к нему. Пес не шевельнулся. Она потянулась к ошейнику, и тут Чэмп вдруг резко дернул головой, так что Бернадин едва успела сунуть ему глубоко в пасть кулак: еще чуть-чуть, и его зубы сомкнулись бы у нее на запястье. Бернадин схватила собаку за ошейник, тряхнула шлепнула по морде и, пристегнув ошейник, сказала:

— Плохая собачка.

На обратном пути повторять Чэмпу „Рядом!" необходимости не было. Подойдя к гаражу, Бернадин скомандовала „Сидеть!" и он сел.

— Ты, похоже, даже небольшие свои мозги растерял, раз решил укусить меня, — сказала она. Пристыженный Чэмп лизнул ей руку, словно прося прощения. — Убери пса, или мы с детьми уйдем, — сказала она Джону.

— Не болтай ерунды, — был его ответ.

Дожидаться его согласия Бернадин не стала. Прошло целых три дня, прежде чем Джон заметил исчезновение Чэмпа. Разозлился он ужасно. Еще бы, ведь за собаку заплачена жуткая сумма — тысяча двести! Но дети были довольны; у них появилась новая забава — морская свинка Эта прожила три недели, а потом умерла от переедания.