В ожидании сердца (Пьесы)

ГАВРЮШИНА. Алевтина, извини, на свадьбе не удалось поговорить. Как же это случилось? Так неожиданно…

МАК-КЕНДИ. В восемьдесят два смерть – долгожданная неожиданность. К тому же идиот Мак-Кенди все свои деньги держал в офшоре. Открыл утром газету, прочитал заголовок «Финансовый апокалипсис в офшорах», схватился за сердце, пискнул «Оh, my God!» и помер. Был бы русским, гаркнул от души: «Распротак вашу мать-перемать!» Глядишь, выжил бы…

ГАВРЮШИНА. Мне очень жаль, Алевтина! Очень…

МАК-КЕНДИ. А уж мне-то как жаль! Замок и все имущество оказались под залогом. Теперь-то я понимаю, почему он жался с дровами. В общем, на Британщине у меня ничего не осталось, кроме дурной репутации.

ГАВРЮШИНА. И что ты собираешься делать?

МАК-КЕНДИ. Хотела пожить в Москве на иждивении богатого сыночка. Ну, что молчишь, растяпа? Рассказывай!

МАКСИМ. А что говорить?

МАК-КЕНДИ. Правду!

МАКСИМ. Я не хотел… То есть наоборот, я хотел… заработать…

МАК-КЕНДИ. Перевожу с балбесского на русский. Этот недоумок получил договор на кормление делегатов Всероссийского съезда фермеров. Ему даже аванс перечислили…

ГАВРЮШИНА. И что в этом плохого?

МАК-КЕНДИ. Ничего, если б делегаты не подхватили «У Хеопса» синегнойную палочку.

ГАВРЮШИНА. Что подхватили?

МАК-КЕНДИ. Как тебе объяснить? Зараза такая, от нее в животе клокочет реактивный двигатель, и весь организм вылетает через прямую кишку…

ГАВРЮШИНА. Кошмар!

МАКСИМ. Это конкуренты подсыпали! В соседнем доме ресторан «Привал бедуина», кухня там жуткая, их клиентура перешла ко мне, вот они и…

МАК-КЕНДИ. Может, и так, но санэпидемстанция сказала: из-за верблюда. Его, оказывается, надо регулярно мыть.

МАКСИМ. Где его мыть, где? В ванной, что ли?

ГАВРЮШИНА. В ванной нельзя мыть даже байкера. А если на автомойке?

МАКСИМ. На автомойке? В самом деле… Как же я не догадался!

МАК-КЕНДИ (дает ему подзатыльник). Чучело! С санэпидемстанцией мы договорились. Недорого. А вот с прокуратурой никак. Даже странно, что в государственной организации работают такие жадные люди!

ГАВРЮШИНА. А при чем тут прокуратура?

МАК-КЕНДИ. Как при чем? Не мне, подданной Ее Величества, рассказывать тебе, Вера, как мало в России фермеров. Наперечет. Почти все приехали на съезд, и вдруг поголовно, точнее, покишечно подхватили синегнойную палочку. Это что? Ясно, диверсия. Как они там, в своем протоколе написали?

МАКСИМ (тоскуя). «…нанесен злонамеренный урон продовольственной безопасности Российской Федерации…»

МАК-КЕНДИ. Вот, слышала, злонамеренный! Взяли с ребенка подписку о невыезде. Если не расплатимся в течение недели – посадят.

ГАВРЮШИНА. А много запросили?

МАК-КЕНДИ. Ужас! Опять приходится рассчитывать только на себя. Снова надо замуж идти. Но теперь я твердо решила – только за русского. Русские добрее и не едят по утрам овсянку.

ГАВРЮШИНА. Ну, что ж, в Москве много богатых женихов.

МАК-КЕНДИ. Вера, окстись! Кто же это в Москве ищет русского мужа?

ГАВРЮШИНА. А где же?

МАК-КЕНДИ. Ну, я не знаю, в Баден-Бадене, в Монте-Карло, в Ницце, в Коста-Брава. Махну в Испанию! Намерзлась я в этой голоногой Шотландии.

ГАВРЮШИНА. А почему не в Москве?

МАК-КЕНДИ. По кочану! Я тебе не говорила, как Гаврюшина охомутала?

ГАВРЮШИНА. Нет.

МАК-КЕНДИ. И он не рассказывал?

ГАВРЮШИНА. Никогда. Леня про тебя вообще редко вспоминал.

МАК-КЕНДИ. Странно! Про мою жизнь эпос надо складывать. Я ведь сама-то из Гладких Выселок…

МАКСИМ. Тина, это где?

МАК-КЕНДИ. Корни свои, сынок, знать надо! Как из Гуся Железного выедешь, сразу направо. В общем, после десятого класса я в институт поехала поступать. В Рязань. Провалилась, конечно. Деревня! У нас все предметы директор школы преподавал, кроме физкультуры. Без ноги был. Фронтовик. Ну, вернулась к себе на выселки – коров доить.

МАКСИМ (потрясенно). Мама, ты?!

МАК-КЕНДИ. Я, сынок, я… Затемно вставала. Петухов будила. Придешь ни свет ни заря в хлев, сядешь на табурет, подставишь под вымя ведро, смажешь соски вазелином и – цык, цык, цык…. (Показывает.) Потом идешь огород полоть. Вдруг к нам из Москвы студенты приезжают, из Института международных отношений, новый коровник строить. Мы доим. Они раствор таскают, кирпич кладут. Никто никого не замечает. Каждый своим делом занят. Потом объявляют: в воскресенье в клубе танцы! Ну, одолжила я у подруги финские джинсы. А югославский батник – вот с таким вырезом – у меня был: в Рязани, в вокзальном туалете у спекулянтки купила. Накрутила волосы, высушила голову в печи…

МАКСИМ. Почему в печи?

МАК-КЕНДИ. Не было у нас, милый, в деревни фенов. Не было. Нарисовала польской косметикой глаза, вылила на себя пузырек духов «Быть может», чтобы коровий дух перешибить, и пошла в клуб. Гаврюшин-то на меня сразу стойку сделал! Я ведь ух какая была: кровь с молоком, грудью стену пробить можно, а задом… Ты, сынок, вот что, иди уже к папе, начинай рассказывать про синегнойную палочку!

МАКСИМ. Может, вместе?

МАК-КЕНДИ. Я скоро подтянусь. И возьми с собой… (нюхает чашку с «чаем») чайник. Про это без наркоза нельзя!