В ожидании зимы

– Это твоё присутствие так действует, – пояснила она. – Точнее, не твоё, а Марушиного пса в тебе. Что молчишь? Ну ладно, тогда расскажи о чём хочешь.

– О чём? – хмуро удивилась Цветанка такому повороту допроса.

– О чём угодно, – пожала плечами начальница крепости. – О себе. О тех, кого ты любишь или любила. О том, как встретилась с Дарёной.

Цветанка невольно вздрогнула: пронзённая стрелой шубка снова встала перед мысленным взглядом.

– Она хоть живая? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Живая, живая, – с улыбкой в глазах ответила Радимира. – Лесияра и сила Лалады не позволят ей умереть. Не тревожься о ней. Расскажи, что тебя привело сюда? Что такого важного ты хотела узнать у Дарёны, что была готова пренебречь смертельной опасностью? Ведь тебя могли застрелить… И чуть не застрелили.

– Ты правда хочешь это узнать? – хмыкнула Цветанка. – Зачем тебе это?

– Просто говори, – серьёзно, но мягко промолвила Радимира. – Всё, что в голову взбредёт. А я уж как-нибудь разберусь, владеешь ли ты нужными нам сведениями. Я не стану осуждать тебя и не посмеюсь над тобою; ежели ты хочешь, чтобы что-то из сказанного тобою не вышло за пределы этих стен, я даю слово чести, что никто об этом от меня не узнает.

Что это было? Какая-то уловка, западня? Тревожная струнка пела внутри: «Не доверяй, молчи!» Впрочем, серьёзные и умные глаза с золотыми ободками вокруг зрачков как будто не принадлежали существу, способному на подлость, и Цветанка решила рискнуть и поверить. Сытое нутро согрелось и затихло, а боль в запястьях совсем прошла: язвочки ещё не зажили, но уже не беспокоили.

– Ну, тогда, наверно, мне придётся выложить всю мою жизнь, – пробормотала она, почесав подбритый затылок, на котором отросла уже приличная щетина – почти ёжик. – Рассказ будет долгим.

– Ничего, у нас есть время, – кивнула Радимира.

*

Гибель сыщика могла повлечь за собой войну между ворами и городскими властями, но этого не случилось. Тело бесследно исчезло подо льдом, и власти располагали лишь подозрениями, а не уликами.

Может быть, протрезвевший Ярилко пустил-таки в ход взятки, потому что облавы на воров прекратились на долгое время. Но это уже не могло помочь Нетарю, погибшему в пыточной, и в сердце Цветанки затаился тлеющий алый уголёк ненависти к главарю шайки. Он мог сколько угодно распинаться о воровских законах, о духе братства, о взаимовыручке – Цветанка больше не верила ни одному его слову. Она поняла: на самом деле всем глубоко плевать друг на друга. Каждый трясся лишь за собственную шкуру.

Волосы Цветанка решила пока на всякий случай больше не стричь. Мало ли – а вдруг бабушка права? Ведь стоило ей отрезать косу, как посыпались всяческие беды… Приходилось прятать отрастающие космы под шапку, хотя временами Цветанке неистово хотелось от них снова избавиться. А вот от Ивы избавляться пока не тянуло, хоть и не чувствовала Цветанка к ней чего-то зрелого и глубокого; ей просто нравилось погружаться в тепло поцелуев, самозабвенно ныряя языком в послушно раскрывающийся под ласковым натиском ротик, ощущать под ладонями упругие, податливые полушария уже созревшей груди Ивы. Нравилось ей и баловать девицу подарками: сердце согревалось при виде озорного блеска тёмных глаз, а румяные щёчки-яблочки хотелось затискать-зачмокать. Приятно было даже просто думать о девице – о том, что она где-то живёт и дышит, шьёт кики, плетёт очелья, унизывая их бисером и жемчугом и предаваясь нежным думам о Зайце. Не то чтобы Цветанка по макушку увязла в этом тёплом омуте, но всё ж таки это стало немаловажной частью её жизни. Когда они по каким-то причинам долго не виделись, Цветанку донимала грусть-тоска по своей «ладушке-зазнобушке», как она звала Иву, чем вызывала томный трепет её ресниц и восторженное закатывание глаз. В шутку ли, всерьёз ли слетало с уст светловолосой воровки это слово – в этом она сама не могла хорошенько разобраться, однако иметь подружку было намного приятнее, чем быть одной. Да и в шайке теперь ни у кого не было повода усомниться в том, что Заяц – самый настоящий парень; Цветанка старалась всячески подчёркивать свою тягу к «противоположному» полу, за что в братстве получила к своему имени-прозвищу непотребное дополнение, которое на благопристойный язык переводилось как «неутомимый любовник».