В память о Саре

— После покушения, при совершении которого, по словам полиции, убийца обознался и произошла трагическая ошибка, Чарльз Бреслер, один из двух телохранителей, приставленных к Фрэнсису Джоуне, находится в критическом состоянии. Он получил ожоги кожных покровов третьей степени и дыхательных путей в результате взрыва зажигательной бомбы. Фрэнсис Джоуна, бывший священник, которого полиция считает причастным к исчезновению трех маленьких девочек, последней из которых стала Сара Салливан из Белхэма…

Майк выключил радио и так крепко стиснул рулевое колесо, что у него побелели костяшки пальцев. Чертов Меррик! Этот малый преследует его, приезжает к нему на работу, требуя ответа на свои дурацкие вопросы и рассчитывая, что Майк бросит все дела, чтобы сделать ему приятное, а сам лжет насчет лабораторного исследования.

И как там Джесс? Сейчас она должна уже знать о том, что здесь происходит. Историю с обнаружением куртки Сары упомянули все средства массовой информации — и газета USA Today, и CNN. Ведь в Париже продается USA Today, правильно? A CNN есть наверняка, тем более что эту историю последние два дня повторяют все выпуски новостей. И даже если Джесс не читает газет и не смотрит телевизор, кто-нибудь из ее подруг должен знать, что происходит, и она непременно позвонила бы ей в Италию, или где она там проводит медовый месяц со своим новым ухажером.

Майк остановился на светофоре. По спине под рубашкой сбегал пот, во рту пересохло. На другой стороне улицы виднелся бар. Майк как завороженный уставился на неоновую вывеску и большое черное окно, выходящее на улицу, но тут у него в кармане зазвонил телефон. Это был Тугодум Эд.

— Ты что, совсем рехнулся?

— Ты тоже думаешь, что это я бросил бутылку?

— Это ты мне скажи. Это ведь ты вел разговоры о том, что Джоуна должен гореть в аду.

— Знаешь что, Эд… А не пошел бы ты куда подальше!

— Тогда что за фигню я слышу насчет того, что ты вдруг пожелал обставиться адвокатами? Меррик только что звонил сюда, чтобы получить ордер на обыск.

— Меррик приперся ко мне на работу и начал задавать вопросы насчет того, где я был вчера ночью.

— Правильно. Это называется полицейским расследованием, Салли. Кто-то пытался превратить Джоуну в свечной огарок, но ошибся адресом. Учитывая историю ваших взаимоотношений, ты стал тем, кого мы называем главным подозреваемым.

Майк плотнее прижал к уху телефон, утапливая в пол педаль газа.

— Я от вас в восторге, ребята. Выходит, по первому вашему требованию я должен бросить все и отвечать на вопросы, но стоит задать вопрос мне, как вы ведете себя так, словно языки проглотили.

— Салли, мы с тобой это уже проходили.

— Я спросил Меррика о результатах лабораторного анализа.

Тугодум Эд молчал.

— Я ничего не говорил ему о нашем с тобой разговоре прошлым вечером, — продолжал Майк. — Я просто хотел знать…

— Не верю своим ушам.

—.. говорит ли он правду, а Меррик, как всегда…

— У тебя большие проблемы со слухом, приятель.

— У меня есть право. Вы все время забываете, что мы говорим о моей дочери.

— Да, тут ты абсолютно прав, Салли. По-твоему, мы — никчемное сборище бессердечных уродов. Именно поэтому мы поначалу держали тебя в курсе, вот только ты взял и выбил все дерьмо из нашего главного подозреваемого, потому что счел, что мы, видите ли, плохо делаем свою работу.

— Если бы вы, парни, хорошо сделали свою работу пять мет назад, Джоуна уже сидел бы за решеткой. По крайней мере, я получил хотя бы такое удовлетворение. Но он на свободе и по-прежнему делает то, что хочет. Коп, которого вы приставили наблюдать за ним, бессовестно дрыхнет нa посту, а я вынужден тратить свое время и деньги, чтобы мочиться в проклятый пластиковый стаканчик.

— Ты никогда не спрашивал себя, почему Джоуна нанял телохранителей? Почему он распорядился установить тревожные кнопки по всему дому? Или ты думаешь, что он боится нас? Или репортеров?

Кровь шумела у Майка в ушах. Он почувствовал, как вспыхнуло лицо и вздулись жилы на висках.

— Меррик приезжает к тебе на работу — приезжает сам, чтобы тебе не пришлось тащиться через весь город в участок и разбираться со всем этим дерьмом, что вывалили на страницы газет репортеры. Он делает тебе одолжение, а ты, по своему обыкновению, поворачиваешься к нему спиной да еще даешь ему пинка под зад. Нет, Салли, ты и впрямь рехнулся окончательно.

— Я рехнулся?

— Ты, ты, а кто же еще? Это ты всем недоволен. Это ты…

— Они нашли куртку моей дочери, надетую на крест, — на крест, Эд! А как бы ты вел себя, если бы человек, которого ты любишь больше жизни…

У Майка перехватило горло. Он попытался откашляться и ощутил жжение в груди. Это искала выхода его любовь к Саре. Он чувствовал, как надежда то вспыхивает, то угасает у него в душе, а потом вспомнил о куртке на кресте и понял, что с радостью отдал бы правую руку, если бы это помогло ему узнать, что стало с дочкой. Потому что знать, через что ей пришлось пройти и какой кошмар она пережила одна, без него, — лучше, чем терзаться сомнениями и жить так, как он жил сейчас.