В память о Саре

— Фибромиалгия… В общем, врачи и сами не знают, что это такое. Она похожа на сильную простуду, когда все время болят мышцы. В холодную погоду болезнь обостряется, а нынешняя зима выдалась для меня особенно тяжелой. К тому же, — жизнерадостно продолжала Терри, — Салли одинока, как и я, и у нее есть замечательный небольшой домик. Она предложила мне пожить с ней, пока я не подберу себе подходящую квартиру, хотя она не будет возражать, если я останусь у нее насовсем.

— Звучит заманчиво.

— Еще бы! Особенно после всего, что здесь… — Она оборвала себя на полуслове. — Простите меня. Я бы не хотела показаться вам бесчувственной.

— Ничего, все нормально. Я рад за вас.

— Спасибо. Итак, что привело вас ко мне в столь ранний час? Да еще и с блокнотом в руках.

— Я уверен, что вам уже смертельно надоело отвечать на вопросы.

Терри вежливо улыбнулась:

— Я бы покривила душой, сказав «нет».

— Репортеры все еще докучают вам? — спросил Майк. Его самого они уже оставили в покое, или, что тоже не исключено, им просто надоело гоняться за ним.

— Звонки практически прекратились, но время от времени кто-нибудь является без приглашения. Только, пожалуйста, не принимайте мои слова на свой счет!

Майк отмахнулся.

— Можете поверить, я понимаю вас лучше, чем кто бы то ни было. Просто мне стала известна кое-какая информация, и я не захотел ждать, пока сюда приедет Нэнси Чайлдз, детектив. Скорее всего, она заглянет к вам сегодня после обеда. Вы еще будете на месте?

Вот теперь Терри выглядела растерянной.

— А я-то думала, что дело закрыто, — так, по крайней мере, сказал детектив Меррик.

— Прошу прощения. Эта женщина, Нэнси, — частный детектив. Мой вопрос может показаться вам неожиданным, но я все равно хотел бы получить на него ответ.

— Давайте присядем.

— Вчера я случайно узнал, что моя жена, как и женщины из двух других семей, Роза Жиро и Маргарет Кларксон… Что эти три истые католички сделали… — Майк замялся. Ему не хотелось произносить слово «аборт» в присутствии суперкатолички, и он выразился иначе: — Они предпочли прервать беременность.

Шокированное выражение, появившееся на лице Терри, не могло скрыть ее негодования.

— Насчет Маргарет Кларксон я не совсем уверен, — продолжал Майк, — но знаю наверняка, что Роза Жиро и моя жена сделали эту операцию в одной клинике в Нью-Гэмпшире. Роза, мать Эшли, рассказала мне, что говорила об этом с Джоуной.

— На исповеди?

— Да. Первый священник, к которому она обратилась, воспринял это известие не слишком любезно и заявил…

— А чего вы ожидали? Та женщина совершила убийство.

— Джоуна отпустил ей…

— Это убийство! Некоторые священники отпускают подобный грех — точно так же, как некоторые папы и кардиналы переводят сексуальных насильников в другие приходы и епархии, покрывая их отвратительные поступки. Использовать свою власть для того, чтобы замять подобные вещи, — это позор и бесчестье. Это смертный грех. И Господь покарает грешников, как он покарал отца Джоуну!

В комнате воцарилось молчание.

— Прошу прощения, — наконец заговорил Майк. — Я не хотел расстроить вас.

Негодование, явственно читавшееся у Терри на лице, постепенно растаяло, черты ее смягчились, и она вновь превратилась в милую и приятную женщину, которая вежливо приветствовала его у дверей.

— Извиниться должна я, — сказала она. — Я вовсе не собиралась выходить из себя. Просто… Учитывая то, что произошло в Бостоне с кардиналом Лоу [19], и то, что вы только что рассказали мне об отце Джоуне… После такого трудно сохранить веру.

— В Бога?

— Нет, не в Бога.

«Нет, конечно, не в Бога, идиот! Как ты смел вообще подумать такое?»

— Когда я была маленькой, — сказала Терри, — то никогда не считала католическую церковь политической организацией. Но сейчас именно это она собой и представляет. Это бизнес. И так было, наверное, всегда, но я не отдавала себе в этом отчета до тех пор, пока моя сестра не попыталась расторгнуть свой первый брак. Она пробыла замужем всего год, и у нее родилась дочка, когда ее первый муж просто собрал вещи и ушел. Не пожелал больше иметь с ней ничего общего. И церковь отказалась расторгать ее брак из-за ребенка. А теперь возьмите, к примеру, сына сенатора — вы понимаете, о ком я говорю? — который был женат двадцать с чем-то лет и имеет четверых детей. И священник, не моргнув глазом, моментально расторг его брак. Такие вещи подрывают веру и вселяют уныние, но такова жизнь — и католическая церковь вместе с ней. Вы не поверите, если узнаете, какие ужасы рассказывал мне отец Джоуна.

— Например?

— Он говорил, что церковь руководствуется политическими соображениями. Мне показалось, что отчасти — а может быть, и не только отчасти — его разочарование в Святом Престоле проистекало из того, что его лишили сана. Ему очень этого не хватало. Я имею в виду служение людям.

«И завесы секретности, которую он при этом получал», — добавил про себя Майк.

— Я знаю, что отец Джоуна часто и подолгу разговаривал с отцом Коннелли, — сказала она. — Это священник церкви Святого Стефана. Отец Джоуна благосклонно отзывался о нем.