«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

Вечер И<рины> В<ладимировны> прошел очень удачно, можно сказать — блестяще[286]. Было очень много публики, говорили Адамович, Иваск и я — на этот раз Адамович говорил по существу и очень похвально, а не «взгляд и нечто», как обычно.

Маковскому хочет ответить Адамович, поэтому я не могу. Думаю, помимо неумных забот о языке и отсутствия у него чувства поэзии, Маковский начал впадать в «гагизм».

Акмеизм (в его рассуждениях), в сущности, ни при чем, тут просто высказывания человека, не чувствующего нюансов и того, что «атмосфера» и «музыка» могут преображать так, что любые слова начинают звучать. А у Блока, если быть только terre-a-terre, можно легко найти и подчеркнуть карандашиком ошибки, как всегда делает М<аковский> со всякой книгой стихов (кроме своих).

Ульянова же я начал было читать (о Ремизове[287]) — и бросил, настолько все у него неприятно. Можно быть умным и острым публицистом, хорошим ученым и — плохим беллетристом, а он к тому же взял на себя роль арбитра — скучно!

Иванов, полагаю, и не думал о «Трех сестрах».

«Служить на кирпичном заводе»[288] — реальная возможность для многих парижских поэтов, это у нас «жизнь», вполне обычное конкретное предложение.

Однострочных стихотворений[289] — не знаю. «О, закрой…» — не однострочное, а одна строчка, оставшаяся от карандаша цензора, которую В. Брюсов, в виде протеста, сохранил в своей книге (и она прогремела на всю Россию своей нелепостью…).

А вот китайские, очень хорошие, стихотворения состоят из пяти слов. В них нужно выразить 1) философскую идею, 2) чувство и 3) картину природы — и выражают.

М-me Агуши[290] нам с И<риной> В<ладимировной> очень понравилась, и мы с ней не раз встречались в Париже и в Gagny. Сейчас она уехала в Италию.

Анненский здесь есть, а за Хлебниковым послежу (и для Вас, и для себя), но пока его нет.

Относительно Лифтона: на перенос тела собрали пока около 80 000, а нужно 300 000. Считая доллар по 485, можно высчитать. Но мне как-то больно употреблять такую сумму на «прах», тогда как самой И<рине> В<ладимировне> нужно лечиться и лечиться (да еще постоянно «подкупать» еду, особенно — вечером).

М. б., Лифтона можно подвигнуть и на журнал?

О собаках[291] Ваших я в первый раз услышал от И<рины> Всладимировны> недавно. Пришлите их портреты.

Черепаха тоже хороший зверь[292], но здесь есть только маленькие, и они обыкновенно не переносят зимы, их привозят весной откуда-то и продают на рынках.

И<рина> Н<иколаевна> и я шлем Вашей супруге и Вам наш привет. И<рина> В<ладимировна> шлет привет.

Ваш Ю. Терапиано

54

7. VIII.60

Дорогой Владимир Федорович,

Получил на днях «Н<овое> р<усское> с<лово>» со статьей С. Рафальского «Кукушка и петух»[293]. — Поздравляю: мы с Вами, оказывается, были в заговоре и я злостно старался сделать вид, обманув читателя, что «Гурилевские романсы» лучше якобы поэм и стихов самого гениального Корвин-Пиотровского! Тут уж просто мания преследования!

А, кстати, ведь даром же кукушка петухом не восхищается, как же так? — Вы ведь никогда в печати не хвалили меня — за что же я с таким рвением, по Рафальскому, хвалю «Г<урилевские> романсы»?

Он не заметил главного, того, что «Г<урилевские> р<омансы>» действительно много лучше поэмищ, а тем более плохих стихов Корвин-Пиотровского, и что если у меня так вышло, то безо всякого намерения, просто истина обнаружилась сама собою.

Удивлен, что «Н<овое> р<усское> с<лово>» настолько сейчас «печатает все». что даже такая «статья», неприличная по тону, по содержанию, по гнусным намекам на какой-то «заговор» и по выраженьицам вроде «вышеупомянутой вдовы» и проч., в нем нашла место. В доброе старое время такого произведения не поместила бы ни одна приличная газета. Главное же — это скрытая подоплека всей этой «полемики».

Казалось, какое отношение к спору с Вами о поэзии И. Одоевцевой имеет то, что я писал о Корвин-П<иотровском> и о «Г<урилевских> р<омансах>»?[294] Ведь в полемике я не участвовал, К<орвин->П<иотровский> тоже.

Но дело в том, что настоящие «кукушка и петух» — это сам С. Рафальский и Корвин-Пиотровский, друзья закадычные, как все это знают здесь, а на фоне (уже не против меня, а против И<рины> В<ладимировны>) — Кирилл Померанцев.

История полемики такова. Вначале Рафальский вдруг вдохновился идеей «уничтожить» И<рину> В<ладимировну> и для этого написал для «Граней» большую статью обо всех эмигрантских поэтессах вообще, но эта статья не была напечатана Тарасовой, понявшей, что «вселенская смазь» всех, кроме Алексеевой, — вызовет протесты отовсюду. Тогда Р<афальский>, подстрекаемый Померанцевым, решил часть статьи, касающуюся И. О<доевцевой> и Л. А<лексеевой>, послать в «Н<овое> р<усское> с<лово>».

Почему так старался Померанцев? Это и для меня мистерия.

При жизни Г. Иванова Померанцев считался другом Ив<анова> и Одоевцевой, восторгался ими, писал о них даже слишком уж восторженно — послал, например, в «Опыты» такую хвалебную статью об И. О<доевцевой>, что Иваск не мог ее напечатать.