В панике. Что делают люди, когда им страшно?

Зайдите в настоящее время в лечебницу для душевнобольных – и вы не услышите там больше речей ни о сатане с его полчищами, ни о шабаше. Там неизвестен дьякон Пари, и даже от трудов Аллана Кардека[10] остались лишь слабые следы.

Обитатели нынешних психиатрических лечебниц трепещут перед тремя таинственными и ужасными явлениями: перед электричеством, полицией и иезуитами. Это – современная форма помешательства. Какова будет завтрашняя его форма – не знаю и даже не могу знать, так как мне неизвестны условия, при которых будут жить наши потомки. Мне пришлось вернуться к этим фактам вследствие той господствующей роли, которую они играют в истории горделивого помешательства, и ради объяснения, которое можно из них почерпнуть для оправдания частных случаев этого недуга в наши дни.

В настоящее время в литературе получил полное право гражданства эпитет «лихорадочный» в применении к нашей жизни. Достигать успеха, господствовать, быстро делать карьеру – вот цель большинства людей последней формации. Жизненные условия наших предков сильно отличались от нынешних, кастовый дух господствовал в своей заранее ограниченной сфере, из которой выйти ему было чрезвычайно трудно. Невежество, владевшее массами, не позволяло им питать надежды на получение какой-нибудь почетной должности. Государственные назначения переходили по наследству к представителям известных фамилий, никому их не уступавших. Честолюбие было слабо развито, поскольку было очевидно, что удовлетворить его невозможно. Теперь мы наблюдаем совершенно иную ситуацию. В наши дни социальный строй позволяет всем предъявлять к жизни самые безграничные требования. Между самым скромным членом общества и властью не возвышается никакого материального препятствия. Небывалая удача некоторых гениальных людей, начавших свою карьеру с низших ступеней общественной лестницы и достигших верховной власти, внезапное и часто непонятное возвышение ничтожных людей без положения, возможность сразу достигнуть самых высоких почестей и должностей, не проходя через все ступени служебной иерархии, – разве всего этого не достаточно, чтобы если не вскружить головы, то, по крайней мере, придать бреду особую форму и направление?

К этой специальной этиологии необходимо еще прибавить господствующую в наше время жажду наслаждений.

На смену бережливости, в чем-то даже мелочной, поколения, сошедшего со сцены, пришла любовь к роскоши и расточительности, овладевшая всеми слоями общества сверху донизу.

Наши предки любили деньги и стремились их копить, мы же хотим их иметь, чтобы немедленно ими воспользоваться.

Среди нашего рабочего класса больше не существует бережливости. Прибавьте ко всем этим факторам алкоголизм, разъедающий нашу расу, который готовит благоприятную почву для всевозможных припадков безумия.

Казалось бы, что я приписываю цивилизации ответственность за возникновение среди нас горделивого помешательства. Не считайте меня, однако, таким уж врагом прогресса – я признаю, что роль цивилизации в истории была двояка.

Несомненно, что, открыв новые средства для удовлетворения человеческих потребностей, она породила и целый ряд новых, вследствие чего борьба развернулась уже не за существование, как у первобытных народов, а за наслаждения.

Деловая лихорадка, внезапное накопление и исчезновение крупных состояний произвели нечто вроде умственного кипения или жизни, протекающей под высоким давлением и летящей на всех парах, вследствие чего слабые должны гибнуть с большей легкостью, чем в прежние времена. Но рядом с этим цивилизация действует и в обратную сторону, смягчая и парализуя многие из общественных зол.

Паршан, как мне кажется, сумел разрешить этот спор следующей формулой: «Успехи цивилизации имеют сложное влияние на число сумасшедших, которое они стремятся увеличить одними своими сторонами и сократить – другими».

Где остановится антагонизм между ее двумя противоположными влияниями? На какой стороне окажется окончательный перевес? На это ответит только будущее нашим более или менее отдаленным потомкам.

Не следует, однако, ограничиваться этими несколько смутными и общими рассуждениями, чтоб уяснить для себя причины мании величия. Кроме общих условий, тяготеющих над всем нашим родом, у каждого из нас есть специальные и личные причины, предрасполагающие или предохраняющие его от недуга.

Во главе субъективных причин следует поставить наследственность. Весьма талантливый психиатр Марсэ утверждает, что 90 % сумасшедших – дети душевнобольных. В настоящее время к ним относятся не так строго, однако ничто не может быть опаснее этого наследия, и к горделивому помешательству это еще более применимо, чем ко всем другим формам безумия.