В парализованном свете. 1979—1984

Свежий ветерок выдул застоявшуюся духоту, за окнами все быстрее проносилась неровная кромка шоссе, и вот уже «икарус» обогнал несколько попутных легковых машин.

— Далеко? — спросил, обращаясь к новеньким, Санни Синяя куртка, продолжая тискать девиц.

— До развилки, — ответил Триэс.

— Отдыхать?

Его бесцеремонный взгляд, поначалу лишь несколько задержавшись, окончательно прилип к Инне.

— Меня зовут Саня. Ее, — встряхнул он девушку с длинными волосами, — Люба. Та — Дарья…

— Я догадался, — сказал Триэс.

Люба глуповато хихикнула, разом потеряв все свое обаяние.

— Это, — небрежно кивнул Саня в сторону старшей, — Клара. Моя законная.

Триэс отвел взгляд. Синяя куртка спросил:

— А тебя как?

С отчаянной ясностью Сергей Сергеевич вдруг вновь ощутил себя профессором. Что-то застряло в горле, но он проглотил комок.

— Мы с тобой тезки, Саня, — сказал Триэс, слегка передернувшись внутренне от непривычки обращаться к незнакомому человеку на «ты». — Я тоже солнечный.

— Прелестно! — воскликнула Клара с чувством, на этот раз всем телом устремившись к Триэсу.

Ее почему-то несказанно взволновало и обрадовало обнаружившееся сходство имен.

Под мерное бормотание двигателя Триэс задремал. Звуки голосов постепенно угасли, и неясные видения сменились бессвязными картинами лунинской жизни, домашними и учрежденческими. То он плутал по лесу, то обсуждал с Ласточкой результаты последних опытов, торопливо писал на доске какие-то формулы, потом увидел заплаканное лицо жены, с ужасом наблюдающей за летящим по воздуху Аскольдом Таганковым, у которого вместо рук были крылья. Ласточка требовал прекратить безобразие, тогда как Гурий Каледин стер написанное с доски и принялся мыть тряпку под краном. Голос Ласточки оборвался на полуслове. Все стихло. Таганков исчез. Самого же Сергея Сергеевича, чуть покачивая, понесло наверх…

Автобус стоял на обочине. Задевая вещами поручни кресел, пассажиры двигались по проходу.

— Приехали?

— Приехали, приехали…

— Это развилка, — сказала Инна.

Вышли на разогретый асфальт. Шоссе пролегало среди зеленых предгорий и перелесков. За удаляющимся автобусом влачился обрубленный хвост дыма. Стоял полный день. Воздух был свеж, душист и недвижен.

— Вам куда дальше? — спросил Саня Синяя куртка.

Триэс неопределенно махнул рукой вдоль дороги.

Они попробовали остановить попутку, но для такой большой компании, сгрудившейся вокруг скинутых на землю рюкзаков, оказалось трудно найти транспорт.

Шоссе в сторону Приэльбрусья делало большую петлю, и тут же, у развилки, начиналась тропинка, дающая пешеходам возможность, срезав путь, выгадать несколько километров.

— Пойдем, — сказал Триэс. — Пройдемся.

— Пешком! — воскликнула Клара, теребя на груди пуговицу кармашка с фирменной надписью «Pony». Цветом и покроем ее платье имело определенное сходство с военной формой. — Это прелестно!

Остальные никак не откликнулись на их уход.

Тропинка полого стекала в сочную высокую траву, и вскоре они остались одни, сопровождаемые неумолкающим стрекотанием кузнечиков. Разительная перемена, чем-то схожая, пожалуй, с волшебным возвращением в детство или, может, в еще более раннее, счастливое состояние, полное отрешение от ставшего вдруг непосильным груза условностей, освобождение от всего, что годами опутывало тело, сковывало дух, лишая его первозданных, естественных очертаний, сделали Сергея Сергеевича таким легким, что уже малого разбега по небольшому склону оказалось достаточно, чтобы оторваться от земли и ощутить невесомость. Он летел над землей, а рядом с ним порхало нежное существо, которое он собирался то ли настигнуть, то ли защитить от неумолимой беды.

Стремительно пролетев над узкой, вытоптанной полоской земли, они неожиданно, будто кем-то куда-то влекомые, потеряли равновесие и ориентацию, их резко отнесло в сторону, занесло в какие-то дебри, густые заросли, и теперь трава шумела уже не внизу, а вокруг — будто ее косили.