В парализованном свете. 1979—1984

Все звенело вокруг и дрожало. Тебе хотелось пить, но фляжка, как назло, уже была пуста, и теперь ты ни о чем другом не мог думать, пока вы продирались сквозь бурелом, спускались вниз, вновь поднимались, хрустя сухими ветками и растаптывая жирные молодые побеги папоротника. Наконец вышли на лесную дорогу. Ты не выдержал и сказал:

— Пить хочется.

Дядя Аскет ничего не ответил. Чуть погодя ты снова сказал:

— Жутко хочется пить.

— Лучше не пить, когда хочется, — заметил тогда Дядя Аскет обычной своей скороговоркой. — А если уж пить, понимаешь… Только соленую воду. Мелкими глотками. Из наперстка…

У дяди был рот полон каши, то есть дикция крайне неразборчивая, но ты его всегда хорошо понимал, потому что, возможно, тут дело совсем не в словах. Бывает ведь и наоборот, что все слова в отдельности вроде бы понятны, а общий смысл сказанного остается совершенно неясен. Честно говоря, тебе бы сейчас любая вода сгодилась — хоть соленая, хоть болотная — только бы попить: пусть даже после этого заболеешь, умрешь, навсегда превратишься в козленочка.

Потом тебе все-таки удалось перестать думать о воде. Жажда притупилась. Судя по топографическим данным, пора уже было выйти к деревне Прохоровка, или Валентиновка, или как там она еще называлась, эта несекретная деревня на секретной карте Дяди Аскета? Но вместо Прохоровки-Валентиновки по обеим сторонам извилистой, усыпанной прошлогодней листвой и хвоей дороги по-прежнему без конца и края тянулся лес. Тут вам на пути повстречался Встречный. Поздоровавшись, вы спросили у него: далеко ли, мол, будет до Прохоровки-Валентиновки? — а он ответил: да нет, не очень, километра полтора, два от силы. И вы пошли дальше, и прошли не то что полтора — все три километра, и встретили Местного Жителя, и задали ему тот же вопрос: сколько еще вот так топать вам до Прохоровки-Валентиновки? Местный подумал-подумал, почесал в затылке, сдвинул замусоленную кепку на самые глаза и сказал, что километров семь это уж точно, а то и поболе, но только Прохоровка-Валентиновка находится совсем в другой стороне — не в той, следовательно, куда вы направлялись. Пришлось снова обратиться к карте, но там, к сожалению, лесная дорога не значилась. Карта, видать, была старая, может, еще довоенная — скорее всего, современные шпионы пользовались другими, более подробными и правильными картами. Вы прикинули так и эдак, снова углубились в бурелом, и шагомер Дяди Аскета вновь пошел считать версты, пока не зарябило вам в очи.

Неожиданно лес кончился, и вы очутились на воле. Глаз больше не упирался в завалы деревьев, сплошные завесы хвои, непроходимые заросли кустарника. Шахматная доска полей, расчерченная перекрестьями черных и жирных, как шоколадный торт, квадратов, перемежающихся с ярко-зелеными полосами, убегала вдаль, сужаясь в перспективе. Задохнувшись избытком вольного воздуха, ты даже и не вспомнил о мучавшей тебя жажде и лишь повторял про себя известный классически-литературный вопрос: «Куда мчишься, Русь?» — и конечно же не получал ответа. Быстро освоившись, однако, с картиной распахнувшейся перед вашими взорами дали, ты уже не был уверен, что она и впрямь куда-либо мчится. И даже в том не был еще совсем убежден, что небольшое дружное семейство игрушечных, величиной с бирюльки, деревенских домиков на холме, прилепившихся точно опята к большому пню, что эти бирюлькины, бирюлевы домики — и есть та самая Прохоровка-Валентиновка, до которой вы топали три — плюс полтора — минус семь верст-километров в полном соответствии с показаниями шагомера Дяди Аскета. Что-то, видать, случилось там с его пружинами и колесиками. Все циферблаты и циферблатики, стрелки и стрелочки, которые должны были фиксировать единицы, десятки, сотни и тысячи пройденных шагов, показывали теперь ноль, то ли обойдя полный круг и исчерпав все внутренние ресурсы шагомера, то ли окончательно запутавшись в географических противоречиях окружающей действительности.

Достопамятная деревня Прохоровка приближалась, а вы с Дядей Аскетом, соответственно, приближались к ней. Неужели это действительно была именно Прохоровка, именно Валентиновка, встречи с которой бог знает зачем вы так страстно желали?

Но вот вы уже на околице деревни, уже вступили в нее, уже могли, внутренней отчетности ради, поставить, где надо, соответствующую галочку. Вы даже уже подошли к колодцу, вырытому прямо посреди улицы, уже заглянули внутрь, вниз, в зияющую пропасть, уже начали опускать привязанное к веревке ведро, уже вступили в контакт с Деревенским Автохтоном, очень веселым и разговорчивым по случаю праздника — субботы или воскресенья. Скрипел и попискивал ворот, гремела бесконечная цепь, ведро ударялось о толстые наросты льда по стенам сруба, опускалось все ниже, на самое дно — возможно, на дно Ледовитого океана, в самую его, стало быть, абиссаль, где призрачно мерцал темный глазок неподвижной воды.