В парализованном свете. 1979—1984

2. ДАР

Когда у Пал Палыча Скипетрова родился сын Сережа, Институт химии представлял собой довольно скромное учреждение, возникшее на месте небольшого населенного пункта Лунино, который, постепенно разрастаясь, стал крупным научно-исследовательским центром. Речка Белая Вода, охватывающая его обширной петлей с юга, из источника питья со временем превратилась в приемник производственных стоков и, не утратив своей живописности, оказалась совершенно непригодной даже для купания лошадей, каковые, кстати сказать, тоже постепенно исчезли. С севера к Лунину вплотную подступали леса. Одна-единственная проселочная дорога, связывавшая когда-то княжеский дворец, церковь и близлежащую деревеньку с большим миром, как бы расщепилась, распахнулась веером в разные стороны, и теперь асфальтовые шоссе соединяли Лунино с Лютамшорами и Королизой, Атлеткой и Близким — населенными пунктами, где располагались всевозможные родственные предприятия и учреждения. Дворец стал областным музеем, а в одном из его вспомогательных помещений разместился Шестой административный корпус Института химии. Вместе со строительством новых лабораторных зданий, жилых домов городского типа и коттеджей для квалифицированных специалистов строилась, достраивалась, перестраивалась, разветвлялась и научная тематика института. Люди, словно дома, росли на глазах, и ко времени, когда Скипетров-младший стал живым, сообразительным мальчиком, защитить диссертацию в Институте химии стало уже не таким простым делом, как в те незабываемые годы, когда его юная мать зачала будущего члена-корреспондента.

Жизнь на свежем привольном воздухе способствовала быстрому физическому формированию ребенка, чем-то напоминавшему стремительный научный рост его отца. Летом он пропадал с друзьями в близлежащих лесах, увлекался рыбной ловлей, а зимой, особенно в оттепель, после обильного снегопада, развлекался тем, что вместе со своим приятелем, тоже профессорским сынком, лепил большой снежный ком и вкатывал его на горку неподалеку от стеклодувной мастерской, обслуживавшей тогда весь институт. Затаившись, мальчики ждали. Но вот кто-нибудь в телогрейке, накинутой поверх белого халата, появлялся на дорожке со стеклянным прибором в руках. Ребята подталкивали ком к краю обрыва, он катился вниз и сбивал идущего с ног. Прибор, конечно, ломался, и это вызывало у подрастающих оболтусов бурный восторг, усиливаемый чувством страха перед возмездием.

С годами, по известной уже причине, рыба в Белой Воде окончательно перевелась, да и свободного времени для рыбной ловли оставалось все меньше: приближался день окончания средней школы. Тем же летом Сережу отправили в университет, где у Пал Палыча было много учеников, друзей и знакомых. Единственным доводом против химии как будущей специальности служило пристрастие молодого Скипетрова ко всякого рода рискованным экспериментам, мистификациям и розыгрышам. Он хотел стать иллюзионистом, мечтал об актерской карьере, но Пал Палыч не счел возможность признать доводы сына убедительными.

При поступлении в благословенный родителем университет Скипетров-младший вполне отдавал себе отчет в том, что его подготовка и знания оставляют желать много лучшего. Рассчитывать можно было только на чудо, и чудо произошло: его приняли. Уже тогда Сергей Павлович мог обратить внимание на одно удивительное обстоятельство, вряд ли обусловленное только счастливой случайностью. Так, преподаватель, принимавший экзамен по математике, прекратил вдруг задавать вопросы именно в тот момент, когда экзаменуемый оказался в затруднительном положении, а по химии его и вовсе не стали спрашивать. Листок, списанный со шпаргалки, послужил достаточным основанием для получения отличной оценки.

Было бы преувеличением сказать, что юноша почувствовал себя на седьмом небе, став студентом химического факультета, но успех, несомненно, окрылил его. Имя отца или собственный дар, им тогда еще не оцененный, точно божеское благословение и впредь служили незримой защитой от превратностей судьбы. По окончании университета Сергея оставили в аспирантуре, и в Институт химии он вернулся кандидатом наук.

Уже в период подготовки к защите Сергей Павлович мог заметить, что все вокруг, точно сговорившись, видят в его работе лишь то, что сам бы он желал в ней видеть, и не замечают тех сомнительных в научном отношении мест, недочетов и недостатков, каковые присущи едва ли не любой диссертации. Неведомая сила заставляла людей, гораздо более знающих, опытных и искушенных, почтительно внимать любым его речам, потакать капризам, разделять заблуждения.