В паре с «Сотым»

Когда вспоминаю о том, как я стал летчиком-инструктором, невольно улыбаюсь: получилось так, что все мои товарищи после Ачинского аэроклуба благополучно убыли в военную школу летчиков, а меня, хотя я не менее их бредил боевыми истребителями, руководство решило оставить... инструктором при аэроклубе.

Сначала я пробовал протестовать, но начальник летной части Черкашин убедил меня, что годок-другой полетать инструктором - очень полезное дело. За это время отточишь, мол, получше летное мастерство, познаешь до тонкостей самолет. Скрепя сердце, я согласился с Черкашиным.

Вскоре дали мне курсантов - юношей чуть помоложе меня, а некоторые среди них были и моего возраста. Стал я обучать их пилотированию на самолете У-2, а позже на Р-5.

Летать приходилось много. В моей группе было десять курсантов, и с каждым надо было вести нелегкую, кропотливую работу. По вечерам, в свободное время я садился за учебники, потому что чувствовал, что мне не хватает теоретических знаний: иной раз хочешь поглубже разобрать ошибку, допущенную курсантом, а знания не позволяют, и приходится ограничиваться общими замечаниями и неглубоким разбором. Я понимал, что от такого поверхностного анализа ошибок пользы очень мало и старался как можно скорее повысить свой уровень теоретических знаний.

Через год мои друзья по аэроклубу приехали из военной школы летчиков в отпуск - загорелые, крепкие, в новенькой летной форме. Я, конечно, с завистью смотрел на них и переживал, что я такой "неудачник".

Когда мои однокашники уехали, я еще сильнее загрустил по военной школе летчиков. Чтобы хоть как-то развеять невеселые думы, я весь ушел в работу со своими питомцами. Мне удалось хорошо подготовить их к выпуску, и начальник аэроклуба Баранов объявил мне благодарность. От его крепкого рукопожатия, от его слов: "Своей работой вы вносите достойный вклад в оборону страны", было тепло на душе. И все-таки...

- А когда вы меня в военную школу направите, товарищ начальник?

- Неисправимый ты вояка, Голубев, - засмеялся он. - Потерпи, дружок, потерпи! Придет срок - направим.

Как-то солнечным весенним днем, когда я разбирал полет одного из курсантов, неподалеку раздался чей-то голос:

- Голубева никто не видел?

- В чем дело? - откликнулся я.

Ко мне подошел дежурный по аэроклубу.

- Вас вызывает начальник летной части. В кабинете у Черкашина я увидел своего командира звена Стародубцева и секретаря комсомольской организации бывшего моего инструктора Лопостейского. Лица у всех были необычные, в глазах какая-то торжественность. Сразу понял: сейчас произойдет что-то важное.

- Ну как, Голубев, жизнь молодая? - спрашивает меня Черкашин.

- Нормально! Летаю помаленьку.

- Помаленьку? Что ж тебе, день и ночь летать, что ли?

- Так это же не от меня зависит. Разрешите - буду день и ночь летать.

- И разрешим! - торжественно произнес Черкашин. - Только... Словом, вот что, Голубев, есть одно место в Херсонской летной школе. Согласен?

Я знал, что Херсонская школа готовит летчиков-инструкторов для аэроклубов, и подготовка там, конечно, намного выше нашей, аэроклубовской. Мне, естественно, хотелось бы в военную школу, но раздумывать было некогда.

- Согласен! - выпалил я.

- Вот бумага, садись, пиши заявление.

Я тут же написал заявление. А через три дня мне выдали все необходимые документы, и скорый поезд повез меня из родной Сибири в далекий и незнакомый Херсон.

Я ехал к своей заветной мечте, и на душе было необыкновенно светло и радостно. Вспоминалось заплаканное лицо матери, серьезное, сосредоточенное лицо отца. Мать уговаривала меня остаться, поискать профессию поспокойнее мало ли на земле надежных и хороших профессий! Кто-то из родственников даже брал на себя заботы о моем трудоустройстве...

Мать есть мать... Родственники есть родственники... Я сочувствовал им. Но они не могли войти в мое положение, не понимали, что значило для меня небо, как велика была любовь к авиации. Один отец, кажется, был в душе со мной согласен.

- Ну что ж... -вздохнул он. -Раз твердо решил, на всю жизнь - значит, хорошо! Только мой совет: если начнешь колебаться, если почувствуешь, что эта работа не по тебе, - бросай, приезжай домой. Тогда все вместе подумаем, что делать. Небо - оно нерешительных, по-моему, но любит. Там смотри да смотри. Там трудно.

Я часто потом вспоминал слова отца - как точно он угадал, хотя ни разу не поднимался в небо: "Там смотри да смотри. Там трудно".

Прав был отец! Но за все мои годы я ни разу, ни на одну минуту не пожалел, что выбрал такую профессию.

В Херсон поезд прибыл вечером. Подойдя к одному из носильщиков, я спросил: где находится школа летчиков.

- Цэ дуже далэко. Зараз ихаты на трэба... - ответил он, но видя, что я плохо понимаю по-украински, объяснил по-русски:

- Ты, хлопче, сдай вещички в камеру хранения, езжай в город до гостиницы, переночуй спокойненько, а утром и двинешь в путь.

Так я и сделал.

На КПП летной школы проверили мои документы, и курсант-посыльный проводил меня в штаб. В штабе начальник школы еще раз внимательно просмотрел мои документы, а потом отложил их в сторону и грустно сказал: