В Париже дорого умирать

— Не знаю, откуда вы берете все эти вопросы. Должно быть, вы очень умный.

— Ага, — согласился я.

— Лично я, если честно, даже не знала бы, с чего начать. Единственные вопросы, которые я задаю: «Ты женат?» и «Что ты будешь делать, если я забеременею?». И даже на них никогда не получаю правдивого ответа.

— В том и сложность с вопросами. Лучше придерживайтесь ответов.

— Ой, да я знаю все ответы.

— Ну, значит, тебе задали все вопросы.

— Ага, задали, — согласилась Моник.

Она сбросила неглиже и мгновение постояла голой, прежде чем исчезнуть в ванной. Выражение ее глаз было насмешливым и весьма недобрым.

Потом из ванной донесся плеск и ахи-охи, и она наконец выплыла оттуда в хлопковом платье и теннисках на босу ногу.

— Вода холодная, — коротко бросила она. Направилась прямиком через комнату к входной двери, вышла в подъезд и свесилась через перила. — Вода ледяная, ты, тупая корова! — завизжала она в лестничный колодец.

Откуда-то снизу донесся голос старой карги:

— Количество воды не рассчитано на десять человек в каждой квартире, грязная ты шлюшка!

— В отличие от тебя у меня есть то, что хотят мужчины, старая ты вобла!

— И ты охотно им даешь, — прокаркала в ответ карга. — Чем больше, тем лучше!

— Тьфу! — Моник, прищурившись, тщательно прицелилась и плюнула в лестничный колодец. Должно быть, старая карга это предвидела, поскольку я услышал победный каркающий смех.

Моник вернулась ко мне.

— Ну и как мне оставаться чистой, если вода ледяная? Всегда ледяная.

— Анни жаловалась на воду?

— Бесконечно. Но ей не хватало наглости, чтобы добиться результатов. А я злая. Если грымза не обеспечит мне горячую воду, я ее в могилу сведу, суку старую. Впрочем, я отсюда все равно съезжаю, — сказала она.

— Куда переезжаешь? — поинтересовался я.

— К своему постоянному ухажеру. На Монмартр. Жуткий район, но там квартира побольше этой, к тому же он меня хочет.

— А чем он зарабатывает на жизнь?

— Работает по клубам. Он — вы только не смейтесь — фокусник. У него есть отличный фокус: сажает певчего кенара в клетку, а потом делает так, что кенар исчезает. Зрелище фантастическое. Знаете, как он это проделывает?

— Нет.

— Клетка складная. Это легко, клетка специальная. Только птичка оказывается раздавленной. Когда он делает так, что птица снова появляется, то это другая канарейка. Просто фокус на самом деле, а зрители не подозревают, что он каждый раз убивает птичку, показывая свой фокус.

— А ты догадалась.

— Да. Догадалась сразу, как впервые увидела. Он подумал, что я такая умная, раз догадалась, но сколько там стоит канарейка? Франка три, максимум четыре. Умно, да? Согласитесь, что это умно.

— Умно, — сказал я. — Только я люблю канареек больше, чем фокусников.

— Ну и глупо, — рассмеялась Моник, не поверив моим словам. — Он называет себя «Удивительный граф Сзелл».

— Значит, станешь графиней?

— Это его сценический псевдоним, дурачок. — Она взяла крем для лица. — А я буду всего лишь очередная дурочка, которая живет с женатым мужчиной.

Она намазала лицо кремом.

— Где он? — наконец спросил я. — Где этот мужик, который, по твоим словам, сидел здесь?

Я был готов услышать, что она все это придумала.

— В кафе на углу. Ничего с ним там не случится. Читает себе свою американскую газету. С ним все в порядке.

— Пойду с ним поговорю.

— Подождите меня. — Она стерла ваткой излишки крема и улыбнулась. — Я хорошо выгляжу?

— Отлично выглядишь, — ответил я.

Глава 25

Кафе располагалось на бульваре Сен-Мишель, в самом центре левобережья. Снаружи на ярком солнце сидели студенты. Волосатые и серьезные, они приехали из Мюнхена и Лос-Анджелеса, уверенные, что Хемингуэй и Лотрек доселе живы и однажды в каком-нибудь кафе на левом берегу они с ними непременно встретятся. Но найдут они лишь других молодых людей, выглядящих в точности, как они сами, и с этим печальным открытием они вернутся к себе домой в Баварию или Калифорнию и станут коммерсантами или клерками. А пока они сидели тут, в культурном горниле, где бизнесмены становятся поэтами, поэты — алкоголиками, алкоголики — философами, а до философов доходит, насколько лучше быть бизнесменом.

Хадсон. У меня отличная память на лица. Я увидел Хадсона тут же, едва мы свернули за угол. Он сидел в одиночестве за столиком, держа перед лицом газету, с интересом разглядывая посетителей. Я окликнул его:

— Джек Персиваль! Какой сюрприз!

Американский ученый-ядерщик удивился, но для любителя подыграл весьма неплохо. Мы подсели к нему. Спина у меня все еще побаливала после драки в дискотеке. Пришлось довольно долго ждать, пока нас обслужат, потому что в глубине кафе было полно народу, наглухо прикрывшихся газетами и, видимо, ковырявших в носу, вместо того чтобы есть. Наконец мне удалось привлечь внимание официанта.

— Три больших кофе со сливками, — заказал я.

Хадсон не произнес ни слова, пока не принесли кофе.

— Как насчет юной леди? — Хадсон кидал в кофе кубики сахара с таким видом, будто у него шок. — Я могу говорить?

— Конечно. У нас с Моник нет никаких секретов друг от друга. — Я наклонился к девушке и понизил голос: — Это все очень конфиденциально, Моник.