В пасти Дракона

— Уж будто они безобидный народ! — усомнился Николай Иванович.

— Не то чтобы безобидный, им тоже, что нашим амурским хунхузам, живой в руки не попадайся, а не опасный народ они. Наши хунхузы — совсем другая статья. Те разбойники, и драться лихо умеют, а эти, — и вместо определения казак сплюнул. — Да вот, к примеру сказать, помните, как мы были припёрты в Тянь-Цзине, пока его превосходительство генерал Стессель не изволили прибыть с подкреплениями? Так вот тогда, позвольте-с, 7-го июня это было, заслышали немцы, что со стороны Таку выстрелы слышны, пушки, значит, там заговорили. Ну, послали сотню казаков, ещё Ловцов, Григорьев и Семёнов с ними ходили. На пять вёрст отошли, тут их и окружили эти самые боксёры. Да как окружили-то — что стеной — куда больше тысячи их было. А сотня велика ли сила? По-настоящему, плюнуть да растереть, и следа от неё нет. Так что же вы думали бы? Казачки, как пить дали, пробились. Один было поотстал. Хотели выручать идти; машет — не надобно, дескать, сам управлюсь. И управился, шельмец! Обленили было его боксёры, кто под уздцы коняку, кто с седла стащить норовит, только он как принялся шашкой работать, мигом дорожку прочистил — как от стены горох, посыпались... Вот какие вояки. А о том, как Дмитриев, Корчин да Большаков с этим английским парнем через все их лагери пробивались, сами слыхали...

Старик разговорился, и лицо его оживилось... Рассказы сыпались за рассказами. Шатов слушал его довольно рассеянно. Он вспомнил, что в боковом кармане его мундира лежит письмо от Варвары Алексеевны. Молодая Кочерова просила будущего своего шурина при первой возможности уведомить свёкра и свекровь, застрявших в Пекине, что она добралась до Благовещенска благополучно, мужа ещё не видела, хотя он обещал поспешить к ней. Судя по письму, никаких грозных признаков волнения в Маньчжурии не замечалось, хотя давно уже была объявлена мобилизация. Это письмо Шатов получил, когда в Тянь-Цзинь пришёл отряд Стесселя и роздана была прихваченная с собой корреспонденция. Но с того времени, как было написано письмо, прошло более полутора месяцев. Никаких вестей из Маньчжурии не приходило, и кто мог знать, как там изменилось за такой срок положение дел.

Шатов воспользовался случаем и спросил своего собеседника, что бы могло выйти из нападения китайских войск на русскую границу.

— Трудно-с это предвидеть и решить, — отвечал казак. — И так, и этак может быть. Если у них там всё подготовлено, то в первую голову они наших «за столбами»[61] расчешут, потому что наша граница совершенно открытая: друг против друга стоим, и только река промеж нас. У них там и крепости всякие хотя бы Айгунь, что вблизи Благовещенска стоит, а у нас там лишь на собственные кулаки вся надежда. Христолюбивого воинства там нет, всё сюда ушло. Станицы по Амуру пусты. Так что на первых порах китайцы легко возьмут верх. Но потом им несдобровать. Знаю я наших сибиряков, в обиду себя не дадут. Там у них к тому же и генералы — молодцы все, орлы, одно слово. Один Гродеков чего стоит! Он с длинноносыми церемониться не станет. Такую «соку с кокой» им пропишет, что всему китайскому небу станет жарко. А вот если там, на китайской дороге, не дай Бог, что выйдет, так нашим, что в Харбине, Телине да и в Хайларе самом, несдобровать. А на станциях, что все понастроены уже, там живому никому не выбраться — перережут, не китайцы, так хунхузишки эти самые перережут...

Словоохотливый подъесаул, тяжело вздохнув, вытащил кисет и, указывая на него Шатову, с большим чувством сказал:

— Дочка расшила... На намять!

Он опять вздохнул и принялся набивать трубочку.

Прошло уже довольно времени, и разведчикам давно пора было бы вернуться. Шатов обеспокоился не на шутку. Хотя он и был уверен, что казаки в руки не дадутся, но ему жалко становилось терять время, а, между тем, до возвращения разведчиков ничего нельзя было предпринимать.

Он уже начинал терять терпение, когда показался мчавшийся во весь опор казак. Это был Зинченко. Лошадь его была вся мокра, но не от пота, а от воды. Около самых начальников он так осадил её, что она присела на задние ноги.

— Имею честь явиться! — начал он было рапорт по обычной форме.

— Хорошо, хорошо, знаем! Что принёс? — крикнул ему подъесаул.

Зинченко едва дышал после бешеной скачки. Тяжело дышала и его лошадь.

Переведя дыхание, он начал доклад. По его словам, верстах в семи по Пей-хо китайцы устроили на берегу реки заставу. Они были осведомлены о движении отряда и приготовили ему грозную встречу. Их солдаты засели на противоположном берегу в прибрежной деревне. Вдоль берега были поставлены орудия, так что идти пришлось бы под ружейным и орудийным огнём. Миновать укрепление было нельзя, так же, как и оставить его у себя в тылу, стало быть, оставалось выбивать китайцев силон, а это не могло обойтись без значительных потерь.

— Ну что вы на это скажете? — спросил Шагов подъесаула.

— Что? Обойти их, шельмецов, а как наши подойдут да ударят с фронта, нам грянуть на них с тыла. Струсят и разбегутся... Чего лучше!

Шатов задумался.