— Я давно уже хотел вас видеть, потому что часто мне приходилось слышать о вас, — заговорил наконец Туан. — Когда несчастный безумец Кан-Ю-Вей пытался в своём ослеплении потрясти всю страну Неба стремлениями к неисполнимым реформам, я знал вас. Знал я, что вы сочувствуете в принципе Кан-Ю-Вею, желаете для нашей Родины нового строя жизни, но в то же время считаете безумием сразу перестроить здание, на возведение которого были затрачены тысячелетия. Это доказывало ваш ум, и тогда я решился приблизить вас к себе. Постойте — цель моя проста и определённа. Вы не столько китаец, сколько европеец. Я знаю вашу жизнь. Дорого мне в вас то, что вы, став европейцем, в то же время остались искренним патриотом, для которого нет ничего дороже родной страны. Теперь я призываю вас на служение ей. Не бойтесь, я не потребую от вас ничего такого, что бы противоречило создавшимся у вас под влиянием европейцев убеждениям. Я хочу, чтобы вы стали носителем правды и, когда настанет время, выступили защитником своей Родины перед всем миром.
Туан на мгновение смолк и потом продолжал:
— Вы являетесь свидетелем величайших событий, величайших не только для страны Неба, но и для всех государств. Начинается великий спор: борьба двух рас — жёлтой и белой. Трудно сказать, чем кончится она. Горько мне думать, что ближайшее будущее будет очень печально для моей страны, но я убеждён, что в конце концов победа останется за жёлтыми. Так будет. Иначе, чем так, быть не может.
Чем дальше говорил Туан, тем всё более оживлялось его лицо. Исчезло прежнее спокойствие, глаза блистали, движения руки становились быстрыми, грудь высоко вздымалась; даже ноздри — и те характерно раздувались, словно говорившему не хватало воздуха, и он старался поболее вобрать его в себя.
Вань-Цзы слушал принца, затаив дыхание, как очарованный. Он боялся пропустить хотя бы одно слово из его речи. Синь-Хо тоже сосредоточенно молчал.
— Я тоже, как и вы, был в Европе и несколько, хотя меньше вас, знаю её, — продолжал Туан. — Но я опытнее вас, кругозор мой обширнее, и многое, что проходит для вас бесследно, получает иное значение в моих глазах. Что происходит теперь, вы видите сами. Я поведу речь о том, что произойдёт. Случилось то, чего мы боялись более всего. К европейцам пристали русские. Зачем? Что сделал им Китай — я не знаю. Постоянный мир был у нас с нашим великим соседом, и вот теперь этот сосед, бывший целые века нашим добрым другом, идёт на нас военной грозой. Нет сомнения, что мы будем побеждены. Да, грустно, но это так. Европа не страшна для нас. Всем её армиям не одолеть Китая. Но Китаю не устоять против России. Мы — родственники! Мало разве монгольской крови течёт в русских жилах? Но ничего не поделать, так суждено. Идут русские, мы будем бороться и с ними, хотя заранее уже уверены в своём поражении. Горе нам, горе!
Принц опустил голову на ладонь и в таком положении оставался несколько мгновений. Когда он опустил руку, глаза его казались влажными.
— Таку взят! — глухо сказал он.
Вань-Цзы вздрогнул.
— Взят? Кем?
— Русскими!
Туан ударил кулаком по ручке кресла.