В паутине лжи

Жирный нарисовал одной рукой магический символ, и кинжалы сменились на нити — они опутали меня с ног до головы и стали требовательно впиваться в кожу, оставляя кровавые шрамы. Я закричала ещё сильнее, но сквозь крик услышала, как отворяется дверь в подвал.

— Последний раз спрашиваю… — прошипел он, словно хотел убить меня, если не отвечу. Ну и пусть. Я сцепила зубы, стараясь терпеть боль, но крики срывались с уст сами собой.

— Господин Роуз, прошу вас, потише, — я узнала Шанталь по голосу, потому как зажмурилась от боли. — Оливия совсем плоха. Ей нужен покой, а вы тут устроили пыточную. Оставьте девочку с Богом — она получит своё сегодня вечером.

Последнее, что я видела, это гневный взгляд жирного и вспышка, точно такая же, как тогда во внутреннем дворе, когда я пыталась сбежать. Стало понятно, что это заклинание, благодаря которому я теряю сознание. Видимо, решили, что я буду орать во все горло, мешая бедной-несчастной Оливии ещё сильнее. Интересно, как себя чувствует человек, живущий благодаря смертям других? Хотелось бы задать ей этот вопрос. И ее женишка вот совсем не жалко.

Мои размышления были прерваны ярким сновидением, вызвавшем во мне чувство дежавю. Я оказалась на заднем дворе небольшого дома, в который сестра Аннет перебралась после замужества. Ощущение тёплого летнего ветра, ласкающего кожу, заставило коснуться щеки, чтобы проверить, насколько оно реально. Тыльная сторона ладони мгновенно нагрелась от лучей вечернего солнца. Родная сирень цветущими ветками покрывала лавочку, на которой сидела я. На коленях лежала книга, которую я тут же отложила и сняла очки. Дверь, ведущая на кухню, зачем-то отворилась, словно приглашая меня внутрь. Аромат рябинового варенья и детский смех больше не вызывал во мне ностальгию, только чувство настоящего. Я встала с лавочки и сделала несколько шагов к дому. Казавшаяся мне туманной обстановка кухни прояснилась во мгновение, едва до слуха донёсся призывный младенческий плач. Сердце сжалось так сильно, что я, не теряя ни мгновения, пошла на звук. Он вывел меня в детскую, где вместо ожидаемых кроватей для повзрослевших детей сестры стояла всего одна колыбелька. Одного взгляда хватило, чтобы ощутить — это мое. Глаза предательски увлажнились, когда я медленно, но верно, подбиралась к колыбельке, в надежде увидеть там если не чудо, то нечто соизмеримое с моим спасением. Укутанный в плотную пелёнку младенец громко плакал, отчего его личико принимало хмурое выражение. Я взяла его на руки, как будто бы делала это много раз до сего момента, и прижала к груди, начала тихонько покачивать. Крик прекратился, и личико младенца приобрело ангельское выражение. Смотря в детские глаза, я ощутила всю накопившуюся во мне, но до этого времени не имевшую выхода любовь, и слёзы крупными каплями побежали по щекам. Я так долго врала себе, так долго игнорировала свои настоящие чувства, что сейчас задыхалась и не могла… или все ещё не хотела объяснить себе, почему я чувствую себя здесь так хорошо, почему ощущаю эйфорию только от того, что держу на руках ребёнка. Своего ребёнка.

Чья-то невидимая рука ухватила меня за плечо и начала трясти. Я сильнее прижала к себе ребёнка, но вдруг окружение внезапно исчезло, потемнело, а перед глазами стали проявляться очертания мужского лица. В нос ударил терпкий запах крови, от которого затошнило. Мокрые ресницы неприятно слипались, но с каждым взмахом я все чётче могла разглядеть Курта передо мной, за которым виднелись серые стены моей обители. Он молча смотрел на меня, а его стеклянный взгляд не выражал ровным счётом ничего. Курт будто бы пребывал в своём мире, где-то далеко, подальше от реальности, в которой совсем скоро придётся лишить жизни невинную меня.

— Помоги мне выбраться, — прошептала я мольбой. — Помоги.

Курт отстранился, и мне довелось лучше разглядеть окружение. Да, похожие стены, но не моя камера. Помещение намного шире, потолки выше, а я привязана к чему-то деревянному, но чем лежу. Сердце стремительно ушло в пятки. Приподняв голову, я разглядела на полу очерченный мелом круг и несколько свечей. Часть пентаграммы? Откинувшись назад, я решила, что это подготовка в ритуалу, связанному с магией крови, и поняла, что мне конец. Как же всё-таки несправедлива жизнь. Я осознала себя и свои желания только в самый последний момент, когда уже все кончено, ничего не исправишь, остаётся только ждать.

— Где Оливия? — спросил Курт у кого-то в стороне.

— Недавно уехала, куда — не знаю. Передо мной не отчитывается, — будничным тоном ответил старый знакомый. Мудак жирный, если б не он, я бы уже давно была в столице, в безопасности.

— Тем лучше для господина Кассано, — продолжал тучный. — Больше шансов восстановиться.

— Целебных примочек Шанталь разве недостаточно? — ровным тоном спросил Курт.

— А что, хочешь, чтобы тебе достались больше? — усмехнулся жирный. — Не торопись с этим. Мы только начали, и ради твоей девочки придётся пожертвовать ещё многими жизнями. Однако же, семья того стоит, верно?