В паутине сладкой лжи (СИ)

— Андрей, будет лучше, если я провожу Алевтину. Аля, я прослежу, чтобы никто не вошел внутрь. Платье очень красивое, и уверен, оно подойдет вам по размеру.

— Будет лучше для кого?

Виктор неопределенно кивнул в сторону. Туда, где стояли две женские фигуры — Моей сестры и моей любовницы. Одна смотрела на нас с удивлением, другая с обидой, но никто из них не понимал, что происходило сейчас на самом деле.

— С Кристиной я поговорю потом.

— Знаю. Но потом не выйдет, — грустно улыбнулся зять, — она из тебя всю душу вытрясет и уже сегодня, и еще… — он нагнулся и шепнул мне на ухо: — будут слухи. Очень неприятные для Алевтины. Ты же этого не хочешь?

Виктор протянул руку и, не дождавшись согласия, засунул ладони обратно в карманы. Он никогда не умел общаться с девушками, и завоевал сестру не ухаживаниями, а декларацией стихов.

Но Тина не заметила этой неловкости, она робко улыбнулась и засеменила за неуклюжей фигурой моего зятя, скрывшегося в одной из дверей ресторана. Той, что была без таблички. На несколько минут мы остались одни.

— А что вообще произошло? — подала голос сестра.

— Маленькое недоразумение, — прощебетала Лера и попыталась обнять меня за плечи, но, встретившись с холодом в моих глазах, надула губы:

— Все еще сердишься? Андрюша, я же говорю, что случайно, хоть камеры наблюдения проверь, я сама чуть не упала. И я извинялась перед этой девчонкой. Неужели ты будешь злиться на меня из-за какой-то секретарши?

— Проверю, — процедил я, тогда еще не понимая, к чему приведет предложение Леры. Вот только камеры это будут отнюдь не ресторанные.

Сестра что-то сказала, пытаясь вырвать меня из задумчивости. Я не расслышал вопрос и переспросил. Она повторила. Кажется, Кристина, спрашивала, звонил ли я маме, ведь она с самого утра страдала от сильной мигрени. С самого утра последние шестьдесят лет.

Ответить я не успел. И хотя у меня было время, пока Тина приближалась к нам, я просто не смог открыть рот и выдавить из себя хоть одно предложение. Фразу или слово. Даже мычащие, ничего не значащие звуки, если бы вдруг от меня потребовалось сказать речь. Я просто молчал, наслаждаясь ее плавной плывущей походкой.

Она была… другой. В смысле, она всегда была другой, отличаясь от всех моих знакомых. Но в этот раз она отличалась даже от самой себя в привычном мне виде. Тина так умела. Пожалуй, сейчас я могу сказать, что только она одна и умела. Притягивала внимание всех окружающих, изменяла все вокруг, но оставалась верной себе. И хоть она надела платье в пол, ее образ снова не подходил под рамки установленного дресс-кода. И под рамки моей установленной жизни.

Я зачарованно следил, как она сняла пиджак, опасливо поправляя рукава с воланами. Красная ткань, едва ощутимо скользя по фигуре, струилась до самого пола. Только пальчики кокетливо выглядывали из за края юбки — уверен, что белые сандалии из грубой кожи тоже не были в списке правил Гринберга. Макс проследил за моим взглядом и ехидно улыбнулся одному ему известной шутке.

— Мне так неловко. Я надела это платье просто чтобы доехать в нем до офиса. Немыслимое неуважение к такой красивой вещи. — Она оттянула и без того пуританскую юбку так, чтобы та скрыла от меня даже кончики пальцев.

— Не в офис, домой. Но работу ты сегодня не вернешься.

— Никуда не надо ехать! Тина я совершил грубейшую ошибку, что с самого начала не пригласил тебя на свой день рождения и теперь исправляюсь. Останься, пожалуйста. Останешься? — Гринберг закинул ругу себе на затылок и растрепал волосы, отчего стал похожим на мальчишку. Придурковато-восторженного мальчишку в самом расцвете полового кризиса.

— Тина. Едет. Домой, — от меня не укрылись ни блеск в глазах Макса, ни то, как испуганно прижалась Алевтина к моему плечу.

— Ну, разумеется. — Макс театрально вздохнул. — Остаться здесь нет никакой возможности, я понимаю. Я все понимаю. Тогда компромисс. Сделка. Я прошу от тебя один-единственный танец, после которого лично найду самого доблестного водителя лимузина, который доставит принцессу домой. Что скажешь? — Тина беспомощно посмотрела на меня. Так, словно пыталась в моем взгляде найти повод для отказа. Или же спрашивала у меня разрешения, дать которое я ей, разумеется, не мог. Не потому что Тина мне не принадлежала. А потому что я физически не мог допустить, чтобы кто-то другой танцевал с нею. Кто-то кроме меня. — Не смотри на него так, крошка. Твой начальник не будет танцевать, даже если бы от этого зависела судьба человечества. Есть только я и твое платье, ну что, решишься или струсишь?

— Я никогда не трушу. — Тихо, но уверенно произнесла она и вложила ладонь в протянутую ей руку.