В пекло по собственной воле

— Николай Яковлевич! — сказала я Менделееву вполголоса. — А этот Анохин, он здоров? Вид у него что-то неважный…

Менделеев повернулся, посмотрел на меня, потом на Анохина. Затем улыбнулся:

— Да не бойся, Николаева, это не заразно. Легкие симптомы кессонной болезни. Как только полностью выровняем давление — само пройдет через пару часов. Я в молодости водолазом работал, можешь мне поверить.

— Я бы рада вам поверить, — неожиданно для себя брякнула я. — И не только в этом, но не могу…

— Что такое? — Он снова повернулся ко мне. — Опять начинаешь нашу странную словесную игру?

— Это не игра, Николай Яковлевич, — возразила я. — Григорий Абрамович, которого вы не можете не знать, из-за этой «игры» уже месяц лежит в больнице… Если это и игра, то начала ее не я. Это жестокая игра. Я не люблю играть в такие игры.

Менделеев хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну да! Вспомнил! — воскликнул он. — Ты же из группы Воротникова. Знаменитый тарасовский психолог, про которого он все уши прожужжал. Вот уж не думал встретиться с тобой при таких обстоятельствах.

Наверное, мое состояние было тому причиной, но я совершенно не обратила внимания, что он уже вспомнил один раз, гораздо раньше, кто я такая, — и фамилию мою, и даже специальность. Сам же мне об этом сказал! А теперь он попросту валяет Ваньку! Или — тоже забыл, что уже говорил это.

— Так вы, значит, не сомневаетесь, что я та, за кого себя выдаю?

— Так же, как и ты не сомневаешься, думаю, что я именно Николай Яковлевич Менделеев, — улыбнулся он мне в ответ.

— А кто это? — спросила я, кивнув на Анохина, который, казалось, задремал в своем углу.

— А вот это и меня интересует больше всего остального, пожалуй, — сказал Менделеев.

— Может быть, вы расскажете, что произошло в самолете? Как это было на самом деле? — попросила я со всей вежливостью и доброжелательностью, на какие была способна в этот момент. — Мне показалось, что вы рассказали далеко не все…

Он посмотрел на меня снисходительно, но на этот раз — добродушно.

— Ты мне сначала объясни, в чем меня-то подозреваешь? В том, что я взорвал этот самолет? Или в том, что я хотел угнать его в Турцию? Кстати, почему именно в Турцию? Глупость какая-то!

— Давайте так, Николай Яковлевич, — предложила я. — Вы рассказываете мне, что там у вас произошло на борту самолета, а я раскрываю свои карты — в чем вас подозреваю и почему. Так пойдет? Но только вы — первый!

Он посмотрел на меня еще раз и улыбнулся, на этот раз удивленно. «Что за девчонки становятся офицерами МЧС!» — прочла я в его взгляде.

— Ну что ж! — вздохнул он. — Мне скрывать-то, собственно говоря, от тебя нечего. Я и в самом деле летел в этом самолете как частное лицо, хотя и не в отпуск, и не к друзьям, и даже не в Красноводск. Со мной был один мой старый товарищ…

Он помрачнел.

— …Чином не вышел, жизнь у него как-то не так сложилась, как у меня, но человек был надежный. Не то чтобы телохранителем при мне он был, специальной подготовки для этого он не имел, а вот чутье у него на разные гадости хорошее. Ну и полетел со мной, так, на всякий случай. Если, говорит, что — так я первый почую… Ну и почуял…

Менделеев помолчал пару секунд.

— Нам минут пятнадцать до посадки в Красноводске осталось. Там бы, вероятно, и застряли. Прогноз паршивый, можно ли дальше лететь — неизвестно. Сижу, нервничаю. Встреча может сорваться, а встреча важная. Теперь-то уж точно — сорвалась. Ну да ладно, теперь другие дела пошли, надо сперва с ними разобраться… Нервничаю, значит. Тут Леня меня за плечо трогает и говорит: «Посмотри на того, вон, худого, словно мощи, придурка, что в первом ряду сидит». Я, конечно, посмотрел. Ну, сидит, ну, головой туда-сюда крутит. Ну и что с того? «Что-то он слишком нервничает», — говорит тут Леня и встает с кресла. Представляешь, в этот же момент встает и этот, с первого ряда кресел. Встает и — шмыг в кабину к пилотам. Леня в два прыжка — за ним. Я за Леней. «Что за х… за ерунда такая?» — думаю. А тут этот козел в проходе встречает и ну за меня цепляться. Еле отбился. Только хотел за Леней к пилотам протиснуться — оттуда этот пассажир худой выскакивает и в стойку против меня встает… Дерется он, конечно, профессионально, могу подтвердить. Съездил меня так, что я в салон улетел, к тетке какой-то под ноги. Только вскочил я на ноги и хотел его приласкать по-настоящему, — уж поверь, я это умею, когда меня разозлить, — как самолет начал резко высоту терять, ну, прямо нырять стал. Мы все с катушек сразу же покатились — и я, и тот костлявый хмырь, что ногами махал, и этот козел тоже…

Он кивнул на сопящего в углу Анохина.