В пекло по собственной воле

— Знаете что, Константин Иванович! — возмутилась я. — Или вы мне все сейчас рассказываете, или… Или я всю жизнь в чадре ходить буду!

— О, это страшная угроза, — улыбнулся Чугунков. — Придется рассказать… Хотя тут и рассказывать, в общем-то, нечего. Когда «Посейдон» перевернулся из-за непрофессиональных действий капитана Свиридова и полковника, закрепившего его на двух якорях, как на растяжке, — с кормы и с носа, что допускается только при малом волнении, тогда ясно уже было, что подняться в такой шторм вы не сможете — самоубийство! Я заранее попросил штурманов рассчитать, куда вас вынесет. Получилось несколько вариантов. Все они упирались в основном в иранский берег. Но был один вариант, что вас относит далеко на запад, к Азербайджану. Что вы растеряете друг друга, если сами на берег решите высаживаться, это младенцу ясно было. Ну, за Колю я мало волновался, он человек не только опытный, но и известный, его сразу бы в Россию доставили. А вот за тебя беспокоился… Сидели мы тут с твоими ребятами, думали, что можно сделать, чтобы тебе помочь, если ты в Азербайджане окажешься… Я им сказал, что есть у нас хороший контакт со Службой безопасности тамошней, с Алескеровым. Он сам бывший спасатель, просто отошел однажды от нашего дела, а связи с нами не теряет. Игорек твой и предлагает: «Давайте, — говорит, — сообщим вашему Алескерову, что на их территорию может выйти со сложного задания капитан Ольга Николаева, а чтобы они еще и сами ее искать начали — намекните осторожно, что это, мол, любовница нашего министра». Я сначала посмеялся, а потом вспомнил их интересы, расклад политический и — согласился. Видишь, что из этого вышло!

— Дурак вы старый, Константин Иванович! — сказала я ему, слегка надувшись. — Опозорили честную женщину в глазах соседнего государства. А Игорьку я это еще припомню! Зря вы его заложили!

— Да он и сам бы похвастал, он же страшно горд был этой идеей, — возразил Чугунков.

Разговор происходил на борту самолета, принадлежащего Международному Красному Кресту, над акваторией Каспийского моря.

Мы с Чугунковым летели в Кувейт вызволять Николая Яковлевича Менделеева и Анохина. Как только я сообщила Чугункову о том, где именно в Иране находится Менделеев, тот нажал на одному только ему известные пружины, с кем-то долго говорил по телефону, потом отдавал совершенно непонятные мне распоряжения, и в результате, как он мне потом рассказал, на дом Мизандара в городке, который называется Решт, что я элементарно выяснила по карте, напали какие-то сунниты-традиционалисты, дом его сожгли, самого убили, а Менделеева с Анохиным увезли с собой и передали крупному торговцу шелком в Исфахане, который и заплатил им за это за все. У торговца шелком их выкупила крупная иранская нефтяная компания, которая работала на российском оборудовании и уже десятки лет не могла расплатиться с Россией за это оборудование. А оттуда Менделеев и Анохин попали уже в Абаданское отделение Международного Красного Креста на берег Персидского залива, откуда при первом удобном случае их переправили на танкере в Эль-Кувейт и сообщили оттуда Чугункову — все в порядке. Осталось только прилететь и забрать их домой.

Чугунков чуть не улетел один, но я настояла на том, чтобы он взял и меня не прогулки, конечно, ради, но прежде всего потому, что у меня накопилось несколько вопросов к Менделееву, а если я не задам их сейчас — потом случая может и не представиться.

Визы в Кувейт не было ни у Чугункова, ни у меня, и мы с ним сидели в самолете, наблюдая в иллюминатор, как по летному полю идут Менделеев и Анохин. Первый хромал со своей палкой, и даже в походке его чувствовалось раздражение. Анохин шел, постоянно оглядываясь по сторонам и ежась под жгучим кувейтским солнцем…

Мне Чугунков посоветовал посидеть в закутке у стюардессы, пока он будет вводить Менделеева в курс последних событий в России, о которых Николай Яковлевич имел, конечно, самое туманное представление. Потом он, мол, меня пригласит, втроем и побеседуем.

Я пожала плечами и согласилась. А что мне было делать?

Менделеев был, конечно, возмущен до крайности. Но я чуть не подпрыгнула на своем стульчике в закутке у стюардессы, когда услышала, что возмущен он главным образом моими действиями и провокациями со стороны наших врагов. Причем обо мне он говорил, от этих врагов не отделяя. Тихий голос Чугункова журчал ровно и совершенно неразборчиво, а вот Менделеев бухал своим басом, ничуть не заботясь о том, что его могут услышать, и я слушала, слушала, как он расписывает Константину Ивановичу мою хитрость и умение втираться в доверие, и в конце концов не выдержала.

Я спокойно вышла в салон и направилась прямо к ним. Чугунков сидел ко мне лицом, Менделеев — напротив. Константин Иванович, когда увидел, что я к ним подхожу, только вздохнул и замолчал, отвернувшись к иллюминатору. А Менделеев продолжал бубнить на весь салон: