В пещерах Мурозавра

— А Фимочка, — перебила Нюня, — знаете, каких феромонов набрал: и куколок, и яичек, и личинок, и даже царицын феромон, вот!

Все поглядели почтительно на Фиму, а он даже покраснел от удовольствия, но этого никто не заметил, потому что и так свет был красный.

— Двух феромонов, — заметил Фимка скромно, — я все-таки не раздобыл: феромон тревоги…

— Ну, это, братец, все равно что брать пробу лавы с извергающегося вулкана.

— Вот именно, — согласился Фимка, задумчиво оглядывая свои босые ноги в ссадинах и царапинах, уже подживших. — И еще, знаете, есть такой жучок — он ужас что делает в муравейнике, хуже, чем торговец виски в индейском племени…

— Постой-постой, такой пузатый и брюхо вверх загнуто, да? И ноги передние, как муравьиные антенны? Так у тебя нет этой пакости?

— Нет, не удалось, — скорбно признался Фимка.

— Ну, а бабушка Тихая у нас этот дефицит раздобыла. Вот он!

И Людвиг Иванович протянул Фимке фляжку.

— Ура! — крикнул Фимка. — Полундра! Эврика! Живем!

Он тут же развинтил фляжку, но не успел нюхнуть, как к нему со всех сторон сунулись муравьи. Это было так, как если бы он был знаменитый артист и его желали облобызать воины, скажем, сотня псов-рыцарей, закованных в железные латы, каждый с двумя острыми саблями наголо.

Фимка не медлил ни секунды. Он тотчас завинтил фляжку, но сладко встревоженные муравьи совсем ошалели. Они шатались возле, шевеля подозрительно антеннами, пытались облизывать и ощупывать, пока Людвиг Иванович не втянул путешественников в какую-то боковую камеру, «загородившись» на некоторое время запахом алоэ.

Он еще стоял у выхода, наблюдая за муравьями, — не вздумают ли они рассердиться, когда услышал сзади себя восторженный голос Бабоныки и заливистый смех Нюни. Он обернулся и тут же прижмурил глаза.

— Сокровищница! Алмазный фонд! Гранатовая палата! — ахала Бабоныко.

В самом деле — все вокруг в свете их фонариков переливалось красными бликами.

— А я знаю! А я знаю, что это! Это комната смеха! — хохоча, взвизгивала Нюня. — Смотрите, смотрите, какой у меня огромный красный нос, ручки крохотные, а ноги, как ходули!

Потому что все это были как бы маленькие, то выпуклые, то вогнутые, зеркала, и, покатываясь со смеху, Нюня смотрела в них.

Вглядевшись, Людвиг Иванович заметил, что зеркала шевелятся, а подойдя поближе, увидел под «мятыми» зеркалами муравьиные тельца, покрупнее и помельче.

— Это же… это же камера крылатых! — крикнул Фимка и стал осторожно поглаживать и расправлять то, что Бабоныко приняли за драгоценности, а Нюня за зеркала, — крылья муравьев, отражающие свет.

Медленно ползали эти крылатые, но еще не летающие, существа друг по другу, а муравьи, которые уже снова принялись забегать в эту камеру, щедро их кормили.

— Да, полны чудес подземные царства, — молвил Людвиг Иванович, но тут же предложил каждому подумать и высказать проект выхода из этих чудесных темниц.

— Нужно побегать по муравейнику и поискать наши и Фимины отметины, — предложила Нюня.

— Если бабушка Тихая покажет нам камеру тлей, мы можем, обвязавшись паутинной веревкой, выбраться наверх по стволу полыни, — подумал вслух Людвиг Иванович.

— Нужно просто идти все время вверх, — сказала Бабоныко. — Хоть по полыни, хоть по ходам — все равно выход вверху.

Фимка ничего не предлагал. Он смотрел внимательно на крылатых, которые как бы просыпались, все энергичнее шевелили антеннами, прочищая их и лапки, все беспокойнее шевелили крыльями. В свою очередь, и няньки засуетились. Они стали похожи на портных, которые расправляют на невестах свадебные наряды.

Суета становилась все явственно, так что и Людвиг Иванович с женщинами прервали свой разговор и смотрели с удивлением на муравьев.

— Они не на нас сердятся? — с беспокойством спросила Нюня, а бабушка Тихая зловредно сказала:

— Небось, милиция полы крошить.

— Молчите! — попросил Фима. — Сейчас я пойму.

Некоторые крылатые бросились к выходу, другие бегали в беспокойстве по камере, задевая прижавшихся к стене людей. Рабочие то оправляли их крылья, то принимались грызть стены. Обе бабушки вцепились с двух сторон в Людвига Ивановича, а Нюня в Фиму.

Со стен и потолка рушилась земля — сквозь нее были видны мечущиеся и исчезающие муравьи.

— Я понял! — закричал вдруг Фима. — Садитесь на крылатых! Быстрее! Не бойтесь!

Сам он полез на большую крылатую муравьиху, и Нюня — за ним.

— На другую! Садись на другую! — кричал ей Фима, но она сделала вид, что не слышит: вцепилась в него и все.

— Я легкая, — пробормотала она себе под нос.

Фимка и Нюня верхом на своей муравьихе уже исчезли в пыльном проломе, а Людвиг Иванович только успел кое-как взгромоздить Бабоныко на муравьиху и торопливо втолковывал ей, за что держаться и как себя вести.

— Тпр-ру, бисова скотина! — раздалось позади. — Да не при, не при так! — И мимо них, в своих сапогах и юбках, верхом на крылатой промчалась Тихая.