В петле

Затребовав доклады от наблюдателей из каждого вагона, Кудыкин помахал рукой машинисту, выбравшемуся на крышу тепловоза, и спустился вниз. Судя по всему, Ломакин уже заканчивал свой рассказ. И по его торжествующему виду Кудыкин понял, что пока он сам предавался мрачным и слабовольным размышлениям наверху, Феоктист Борисович проводил самую лучшую военную операцию – превращал противника в союзника.

Дрын выглядел ошеломленным и растерянным. Лицо его выражало одновременно радость, стыд и раскаяние. Кудыкин с удивлением посмотрел на Ломакина: ранее он даже не подозревал, что профессор обладает красноречием, способным так быстро и с таким сокрушительным эффектом «развернуть» во взглядах взрослого, уверенного в себе мужчину.

– Полковник, простите меня, – сказал Дрын таким голосом, что Кудыкин даже начал приглядываться, не блестят ли в глазах парламентера слезы. – Мы же не знали, как оно на самом деле было. Я пойду к своим и все им расскажу. Мы так ошибались!

Он поднялся со стула и быстрым шагом направился к выходу. Изумленный Кудыкин отступил в сторону, давая ему проход, дождался, пока за Дрыном закроется дверь, а двое автоматчиков выпроводят парламентера из вагона, и только после этого перевел ошалелый взгляд на Ломакина:

– Профессор, что вы с ним сделали? Как вам его удалось переубедить?

– Рассказал правду, – пожал плечами Ломакин. – А правда обладает такой силой, что против нее ничто не может устоять.

– Да? И что же это за правда, которая его так растрогала?

– Он был убежден, что мы едем уничтожать Зону, а я ему убедительно доказал, что Зона как раз-таки умирает без нашего вмешательства. И что хуже уже не будет, даже если мы будем ставить эксперименты с утра до вечера. Вон он и обрадовался.

– Верится с трудом, – честно сказал Кудыкин.

– А может быть, он просто получил интересующую его информацию и решил, что теперь мы гарантированно можем быть нейтрализованы в любой момент, – добавил Ломакин.

– С этого места поподробнее, – попросил заинтригованный Кудыкин.

– Я рассказал ему, что те элементы установки, что они видят сейчас – ложные. И по ним можно стрелять сколько угодно. Что на самом деле для работы установки необходимо выкатывать оборудование из поезда, раскрывать дополнительные элементы. И что все это мы сможем сделать не ранее завтрашнего вечера. Думаю, этот дурачок поверил и побежал рассказывать своим дружкам, что до завтрашнего вечера точно ничего не будет, а если чего начнется – это легко заметить и предотвратить.

– Это невероятно, профессор, – сказал Кудыкин с улыбкой. – Я потрясен вашим коварством.

– А может быть, он поверил в нашу спасательную миссию. Тогда все еще лучше получится. Погодите, они нас еще защищать будут от мутантов, – похвастался Ломакин. – И тогда вы увидите, что интеллект – нисколь не менее грозное оружие, чем пистолет.

– Никогда в этом и не сомневался, профессор, – с уважением сказал Кудыкин.

– Пойду проверю, как там дела в лаборатории, – хмыкнул довольный Ломакин.

– Конечно, профессор, – сказал Кудыкин.

Но когда сержант Ложкин, сидевший до этого в дальнем углу на стуле, поднялся и быстро двинулся следом за Ломакиным, полковник придержал его, дал профессору выйти за дверь и тихо сказал:

– Смотри за ним в оба, сержант. Очень мне не нравится то, что здесь сейчас произошло.

– Я не заметил следов ментального воздействия, товарищ полковник, – также тихо ответил Ложкин. – Хотя это еще ничего не значит.

– Вот именно, – подтвердил Кудыкин. – Совсем ничего. Они с Версоцким одного поля ягода – я уверен в этом. И раз тот сумел стать таким монстром, значит, и этот может что-то такое же уметь.

– Я все понял, товарищ полковник, – сказал Ложкин. – Не волнуйтесь, меня он своими разговорами не обманет.

* * *

Ночь подступала все ближе. По докладам наблюдателей, люди, оцепившие бронепоезд, продолжали стоять как ни в чем не бывало, даже не пытаясь разбить лагерь и развести костры. Кудыкин начал нервничать. Неопределенность обстановки могла закончиться чем угодно – от ночного штурма до попытки уничтожить состав целиком – и требовала принятия решений, которые запросто могли быть истолкованы неизвестными, как попытка нападения. Поэтому, когда возле вагона снова появился Дрын и постучал кулаком в металлический борт, полковник испытал определенное облегчение.

Подниматься в вагон сталкер отказался. Дождавшись, пока в дверном проеме покажется Кудыкин, он сказал:

– Мы приняли решение и будем защищать ваш поезд, полковник. Заодно и нам будет проще ночью, имея за спиной такую поддержку. Внутрь, я полагаю, вы нас все равно не пустите?

Кудыкин в полном изумлении воззрился на него.

– Я так и думал, – констатировал Дрын. – Но хотя бы в спину нам не стреляйте, если вдруг ночью какой кавардак поднимется. Зверушки здесь активные, может, и отбиваться придется.

– На этот счет не волнуйтесь, – сказал Кудыкин. – Мои солдаты стреляют только по приказу.

– Отлично, полковник, тогда до утра, – махнул рукой Дрын и сошел с насыпи, ловко обогнув едва заметные холмики над противопехотными минами.