В пьянящей тишине

Костры догорали. Я понял, что огонь был скорее мо­ральной поддержкой, чем реальным способом защиты. Однако чудища испарились. Вначале я этого даже не за­метил и продолжал стрелять, пока гильза не застряла в затворе. Я стал лихорадочно открывать его, но гильза не выскакивала. Где вторая винтовка? По всему полу бы­ли разбросаны цилиндрические гильзы. Я поскользнул­ся и упал. Пули посыпались у меня из карманов. Я хотел собрать их, но гильзы и пули смешались. Я подполз к ящику с боеприпасами, запустил туда руку и схватил пригоршню патронов, которые обожгли меня холодом. На все это операцию у меня ушло несколько минут. Я с удивлением понял, что рева чудищ больше не слыш­но, и высунул язык, как загнанный пес. Потом посмот­рел через бойницы. Никого. Языки пламени уже не взмывали высоко в небо и были скорее синеватыми, чем алыми. Луч маяка пробегал по берегу через равные про­межутки времени. Какую ловушку они мне готовят? Я не верил этому спокойствию, потому что за окнами еще царила ночь.

Звук выстрела вдали разорвал слои воздуха. Что это могло значить? Стрелял Батис. Они напали на маяк. Я прислушался. Порывистый ветер временами доно­сил до меня шум битвы. Чудовища выли, как яростный ураган, там, на другом конце острова. Размерен­ность, с которой Батис использовал ружье, говорила о необычайно сдержанном характере; он действовал, скорее, со спокойствием укротителя тигров, чем с отчаяни­ем человека на краю пропасти. Я бы сказал даже, что мне послышался его смех, однако я в этом не был уверен.

5

Я не был хорошим стрелком. Несмотря на преж­нюю подпольную деятельность, мне никогда в жизни не приходилось применять оружие. Сей­час я видел в своем прошлом проявление иронии судь­бы: тайно получая и распределяя сотни ружей; сам я практически никогда не держал их в руках. Как бы то ни было, я твердо решил тренироваться, а всем известно, что в случае необходимости человек обучается любому делу чрезвычайно быстро. У моего ремингтона был оп­тический прицел, который позволял уточнять расстоя­ние. Я устанавливал его на отметках пятьдесят, семьде­сят пять и сто метров и пытался попасть в пустые консервные банки от шпината. Тут возникла первая трудность. Результат целого утра тренировок оказался более чем посредственным. К физической слабости тела добавилось истощение мозга, которое притупило все чувства. Я целился, прищуривая один глаз, но предметы двоились. Моя нервная система разрушалась с огром­ной скоростью. Постоянная угроза смерти сочеталась с невозможностью уснуть, недаром сон издавна исполь­зовали как пытку. Естественные ритмы моего тела не столько нарушились, сколько исчезли. Мне приходилось отдавать приказы своему телу, как это делает офи­цер своим солдатам. Ешь. Пей. Двигайся. Помочись. Не спи! Да, во мне сосуществовали необходимость вы­спаться и страх перед сном. Я пребывал в той области сознания, где стирались границы между бессонницей и лунатизмом. Иногда я заставлял себя совершить то или иное действие: зарядить винтовку или выкурить си­гарету. Патроны не вставлялись, потому что обойма бы­ла полна, а я не помнил, что заряжал ее. Я зажигал сига­рету, а потом обнаруживал во рту еще одну.

Однако теперь у меня была цель. До настоящего мо­мента я просто старался продержаться, потому как ника­кой надежды на горизонте не было. Теперь, впервые, я сам мог ставить перед собой какую-то задачу. Как толь­ко решение было принято, я углубился в лес, подражая партизанам. Моя одежда не выделялась на фоне деревь­ев; насколько позволял гардероб, я подобрал вещи спо­койных тонов, похожих на цвета растений, среди кото­рых надо было прятаться. Кожаные перчатки защищали от холода и прикрывали пузыри на руках. Я устроился в восьмидесяти метрах от маяка. Любой снайпер выбрал бы эту выгоднейшую позицию. Растительность за моей спиной была достаточно густой, и мой силуэт не про­сматривался. Впереди оставался еще ряд деревьев, кото­рые скрывали меня, но не мешали видеть дверь башни и балкон. Я уселся на толстой ветке, на вершине одного из деревьев. Там была удобная выемка, куда можно бы­ло положить ствол ружья. Я взял дверь под прицел. Сто­ило Батису выйти наружу – и ему конец. Но он не пода­вал никаких признаков жизни, не появившись за весь день ни разу, и, когда на землю спустились сумерки, мне не оставалось ничего другого, как вернуться домой из страха перед чудовищами.